Дмитрий Глуховский. Сумерки

Отрывок из романа

В пять лет со мной приключилась любопытная исто­рия. Родители оставили меня дома одного, как они дела­ли довольно часто — в детстве я был спокойным, незави­симым и при этом предсказуемым, а моя самодостаточность не то чтобы граничила с аутизмом, но вполне избавляла мать и отца от этических сомнений и нормальной в случае других детей тревоги. Мальчик ведет себя совсем как взрослый, шалить не станет, будет тихонько играть в конструктор или читать книжку — сущий ангел, не то что соседский. По поводу незнакомых взрослых, которые мо­гут звонить в дверь, я был четко проинструктирован. Если в дверном глазке был чужой человек, открывать запреща­лось. Милиционеры, пожарные, водопроводчики — как бы они ни выглядели и что бы ни говорили — нельзя да­же было спрашивать, кто там, и никогда — заговаривать с посторонними на улице и отвечать на их вопросы. Меня убедили, что этот простой кодекс полностью оградит ме­ня от любых опасностей, а на самый крайний случай оста­вался телефон в родительской комнате, по которому можно было набрать написанный прямо на нем номер районного отделения милиции. Сделать это мне так и не представилось случая.

Однако в тот раз, о котором я рассказываю, произош­ло нечто непредвиденное. Уже начинало темнеть, и я, ка­жется, пошел на кухню, чтобы сделать себе бутерброд.

Этот звук раздался из соседней комнаты — дверь в нее была приотворена, но не широко, так что увидеть из коридора то, что творилось внутри, я не мог. Звук был громкий и отчетливый; перепутать его с чем-либо было невозможно. Единственное, что могло бы заставить меня задуматься, — это именно его чрезмерная громкость. Од­нако объяснение можно найти всему.

Так или иначе, в соседней комнате, где, разумеется, никого не было и не могло быть, кто-то тяжело дышал.

Историями о привидениях я никогда не увлекался, хо­тя в шесть лет уже довольно бегло читал: заботясь о моем воспитании, родители подкладывали мне вполне материа­листические и жизнеутверждающие книги, вроде сказок Джанни Родари и Кристиана Пино. Только выросши и просмотрев любимую в детстве книжку сказок, я не без удивления и некоторого ехидства открыл, что Кристиан Пино был председателем Французской компартии. Пусть его перевод на русский и объяснялся соображениями ин­тернациональной дружбы и прочей конъюнктуры, но сказки председатель писал совершенно волшебные — во всех смыслах. Однако руководящий пост не мог не накладывать на сказочника определенных обязательств: при­зраков, ведьм и прочих глупостей в его произведениях не было. Впрочем, и без них обходилось прекрасно. То же и с Родари, Алексеем Толстым, Степаном Писаховым и Ту­ве Янссон. Весь этот перечень доброй детской литерату­ры, прошедшей суровый отбор редакторов Детлита, я привожу здесь только для одного: чтобы пояснить, на­сколько я был не готов к встрече с привидениями.

Меня натаскивали на оборону квартиры от угрозы, ис­ходящей извне. Дверь мои родители изображали если и не непреодолимой, то уж точно — вполне осязаемой и реальной преградой на пути гипотетических грабителей. Я таким положением был вполне удовлетворен и о суще­ствовании других возможностей даже не задумывался.

Представить себе, что в наш дом кто-то проник, минуя входную дверь, я не сумел: о фантомах я почти ничего не знал и при этом был полностью уверен, что никто из зна­комых мне людей в квартире находиться не может. В ито­ге, усевшись на полу в прихожей и так и не отважившись приоткрыть пошире дверь в комнату, я заревел от ужаса. Когда в промежутках между долгими воплями я затихал, чтобы набрать в грудь воздуха, из комнаты явственно слышалось человеческое дыхание.

За десять минут, проведенных на ковролине в прихо­жей, я примирился с тем, что в мире есть место сверхъес­тественным явлениям, и навсегда расстался с ощущением покоя и уверенности в собственной безопасности. И еще научился задавать себе и другим вопросы, даже когда знал, что вместо ответа меня удостоят в лучшем случае недоуменным взглядом. А потом, за следующие пять ми­нут, — преодолевать свой страх, перешагивать через ин­стинкт самосохранения и, наконец, смеяться над собой.

Когда, обливаясь слезами, я встал с пола и, еще всхли­пывая, толкнул изо всех сил дверь, то увидел, что каким-то образом открылось окно; короткие порывы ветра, рвавшегося внутрь и лавировавшего между отворенными ставнями и мебелью, создавали тот странный шум, кото­рый я принял за человеческое дыхание. Окно я тут же за­пер, дверь в комнату, наоборот, распахнул и припер сту­лом, чтобы она больше не закрывалась, а потом включил по всей квартире свет. На этом экзорцистский ритуал завершился.

Так состоялось мое первое знакомство с демонами. Три десятка лет спустя они вернулись, и что же? Я снова уселся на пол, готовясь расплакаться.