Наталья Ключарева. Деревня дураков

В новую книгу Натальи Ключаревой – автора нашумевших романов «Россия: общий вагон» и «SOS» – вошли повесть «Деревня дураков» и цикл очерков «Деревянное солнце».

Отрывок из романа

ЧУВСТВО РОДИНЫ
Что это такое, в конце концов? Ведь не география же. Язык? Запечатленные в слове отношения между людьми? Но это не обязательно родина. От­ношения между людьми одного языка — это и диа­спора. К тому же общий язык — еще не общность: говоря на одном языке, мы почти никогда не пони­маем друг друга.

Так что же? Природа? Да, но ведь это материаль­ное. Просто привычка организма к определенному климату, глаза — к пейзажу. Как в Ярославле меня брала тоска от вялых слякотных зим и мучили пока­тые, умеренные берега Волги. Страшно не хватало камской высоты, разлета, уральских морозов, вы­бивавших дыхание из груди.

Итак, чувство родины — всего лишь привязан­ность к месту, где родился? Не совсем так, ведь ес­ли родился и тут же был перемещен в другой город, то родиной будет именно тот, другой.

Место детства — вот родина. Если увезен из мест детства — это катастрофа. Которую потом обезболивает иллюзия. Иллюзия географической пропис­ки счастья, тогда как оно не в пространстве, а во времени, причем в прошлом, то есть недосягаемом.

Как я стремилась в Пермь, думая, что там — сча­стье. И какое это было разочарование. Потому что счастье — не где (нигде). Оно — когда. Когда-то.

Значит, тоска по родине — это тоска по детству? Как у Набокова в лучших его вещах. Дети больше привязываются к месту, где живут. Для взрослых на первый план выходит другое — то, что всегда с со­бой (mecum portum), нематериальное.

У взрослых к чувству родины примешивается, говоря языком Сталкера, идеология. Культура, ис­тория, даже язык — это всё пространство знаков. А где вообще кончается чувство и начинается идео­логия? Что здесь относится именно к сердцу, к серд­цевине нашего существа? Важно это выяснить, так как чувство ближе к реальности, чем идея. Чувст­во — это цветок, укорененный в земле, идея — цве­ток в гербарии, схема цветка.

Так почему же на место конкретной, практичес­ки животной, привязанности к местам детства при­ходит некая «любовь к родине» — предельно абст­рактная, в сущности, вещь. Что мы здесь любим? Набор символов, знаков? Но знаки не могут быть предметом любви, это патология, как роман Ака­кия Акакиевича с буквой.

Так почему? С какой стати помимо своего род­ного двора мы начинаем любить еще и никогда не виденный Нарьян-Мар или виденный из окна поезда Сыктывкар? В силу того, что они администра­тивно относятся к тому же государству? Но это то­же абстракция.

Или со временем понимаешь, что твой двор — часть целого ряда более-менее похожих дворов, где с другими людьми-детьми происходили совсем дру­гие, но чем-то (чувством счастья и полнотой бытия) похожие на твои события.

То есть всё дело в похожести места? Потому что события детства в Макондо будут отличаться от со­бытий детства в Твери. А вот в Твери и Пензе — в чем-нибудь обязательно совпадут.

Как-то это неудовлетворительно. Если, напри­мер, взять людей, которые никуда не уезжали, ко­торые живут там, где родились.

Пытаюсь восстановить, когда и как появилось у меня это странное чувство. Это было в двенадцать лет. И этому предшествовали два больших потрясе­ния. Во-первых, я — из нашего дефицита с шерен­гами морской капусты на прилавках — на несколь­ко месяцев попала в сытую невероятную Францию. А потом, неожиданно затосковав, вернулась обрат­но. Во-вторых, это были мои первые недели в Яро­славле. То есть вырвали из своего двора. Показали двор совсем чужой и непохожий. И наконец - поставили в похожий, но чужой.

Как ни крути, все попытки объяснить это чувст­во оказываются неудовлетворительными. Значит ли это, что чувства нет? Напротив! Это свидетель­ство его подлинности. Ведь всё неподдельное — не­уловимо словами. Потому что больше любых слов и идей. И в то же время меньше.

Чувство родины: тут воздух другой. Воздух, ве­тер, запах талой земли — разве можно из этого вы­вести формулу? Это просто есть.

Но чаще всего мне кажется, что чувство роди­ны — это чувство стыда. Когда не можешь отделить себя от происходящего, чтобы плюнуть и отвер­нуться, а стоишь, как дурак, с пылающей головой, будто это ты всё наделал. Высыпал мусор посреди дороги, скинул купол с колокольни, повесил кошку, украл никому не нужный ржавый гвоздь.