15 января 2011 года исполнится 120 лет со дня рождения выдающегося поэта Осипа Эмильевича Мандельштама, чье творчество, проникнутое тонким лиризмом и одновременно глубоко философское, отразило высокое понимание общечеловеческих ценностей и идеалов, дум и чаяний интеллигенции на крутом переломе истории.

Данный материал рассказывает о трагической жизни и своеобразной поэзии О. Э. Мандельштама. Дополнением к нему являются цитаты и стихотворения, посвященные О. Э. Мандельштаму, а также список литературы.

Мандельштам О. Э. родился 15 января 1891 года. В автобиографической повести «Шум времени» поэт сам рассказал об атмосфере еврейского дома, где он воспитывался, об «иудейском хаосе», непонятном и неприемлемом для впечатлительного мальчика, вслушивающегося в музыку Скрябина и Чайковского, которую он полюбил болезненным нервным напряжением… Не менее болезненное напряжение возникает у ребенка от столкновения в родном доме с двумя словесными мирами, двумя культурами: «Речь матери, ясная и звонкая, без малейшей чужестранной примеси, с несколько расширенными и чрезмерно открытыми гласными, литературная великорусская речь…
У отца совсем не было языка, это было косноязычие и безъязычие… совершенно отвлеченный, придуманный язык, витиеватая и закрученная речь самоучки, … причудливый синтаксис талмудиста, искусственная, не всегда договоренная фраза – это было все что угодно, но не язык, все равно – по-русски или по-немецки».
Мальчик не принял «талмудического пантеизма» отца, по-своему образованного человека, учившегося на раввина в Берлине, но вынужденного заниматься торговлей кожсырьем, не принял он и мира предков в целом: «Когда меня везли в город Ригу, к рижским дедушке и бабушке, я сопротивлялся и чуть не плакал. Мне казалось, что меня везут на родину непонятной отцовской философии». Это не значит, что Мандельштам отрекся от своего происхождения и национальной культуры. Дело в том, что до середины 60-х годов позапрошлого столетия большинство евреев были отрезаны от главного потока русской культуры и совсем едва говорили по-русски. Мандельштам же без русской культуры себя не представлял.

Много лет спустя Мандельштам напишет следующее: «Если бы от меня зависело, я бы только морщился, припоминая прошлое. Никогда я не мог понять Толстых и Аксаковых, Багровых внуков, влюбленных в семейные архивы с эпическими домашними воспоминаниями… Память моя не любовна, а враждебна, и работает она не над воспроизведением, а над отстранением прошлого».
Громадное влияние на Мандельштама всю его жизнь оказывала музыка. Современники вспоминают, что часто заставляли его с наушниками на голове. Он сидел по-турецки, с поджатыми ногами на диване и увлеченно слушал музыку. В такие минуты его лучше было не тревожить. В «Шуме времени» он рассказывает о том, как в 1903-1904 годах, в Петербурге, в Дворянском собрании и Павловском вокзале при громадном стечении публики, под охраной «гарцующих жандармов» проходили концерты знаменитых тогда режиссеров Гофмана и Кубелика.
Все поэтическое творчество Мандельштама с самых ранних проб пера до последних невероятных экспериментов с рифмами пронизано музыкальными ритмами и симфониями. Музыка зримо и незримо присутствует во всех его творениях и стихосплетениях:

– «На Москве-реке почтовых пахнет клеем,
там играют Шуберта в раструбы рупоров».
– «Хорошо умирает пехота
и поет хорошо хор ночной…»
– «Длинней органных фуг, горька морей трава –
ложноволосая – и пахнет долгой ложью…»
– «И не рисую я, и не пою,
И не вожу смычком черноголосым…»
«Сосновой рощицы закон:
Виол и арф семейный звон… »
– «Оскорбленный и оскорбитель,
Не звучит рояль – Голиаф –
Звуколюбец, душемутитель,
Мирабо фортепьянных прав».

Очень важным этапом для становления Мандельштама – поэта была учеба в весьма престижном Тенишевском коммерческом училище, дававшем разностороннюю практическую и гуманитарную подготовку. В зале училища устраивались литературные вечера и концерты. В этот же период Мандельштам увлекается марксизмом – изучает работы Плеханова, пробует постигнуть даже «Капитал» Маркса, правда без особого успеха. Из этого факта биографии поэта видно, что Мандельштам не был, как некоторые считают, человеком не от мира сего – он был даже не чужд общественной борьбы в определенные периоды жизни. Дружба с талантливым юношей, соучеником Борисом Синани, разговоры с его отцом – видным эсером, а также с прекрасным педагогом, поэтом и учителем литературы В. В. Гиппиусом, снабжавшим своего ученика марксистской литературой, оставили в душе Мандельштама теплые воспоминания, но ни социал-демократом, ни эсером он не стал, хотя и принимал участие в демонстрациях и митингах.
Мандельштама влекла литература и культура в широком смысле. Поэтому после окончания в 1907 году училища он едет за границу – в Париж, Рим, Берлин, слушает университетские лекции в Сорбонне и Гейдельберге. Западноевропейская культура, соборы Рима, Парижа – Сан-Пьетро и Нотр-Дам – производят на него колоссальное впечатление, что немедленно переливается в стихи. В 1910 году в девятом номере журнала «Аполлон» (печатный орган символистов) появляется первая публикация Мандельштама из пяти стихотворений, а через три года выходит сборник «Камень», возвестивший миру о рождении еще одного великого русского поэта. Но это стало понято спустя десятилетия. Надежда Яковлевна Мандельштам, супруга поэта, пишет: ««Камень» - книга ранней юности, первого увлечения и осмысления «Неужели я настоящий и действительно смерть придет?» Принято было говорить, что молодой Мандельштам не эмоционален, холоден, «классичен»… Наверное, его плохо прочли и не заметили юношеской тоски его ранних стихов. В «Камне» жизнь для Мандельштама еще случайность, боль, и он – чужой между чужими – постепенно доискивается до ее смысла, который впервые открывается ему в смерти. Поэтому раннее творчество О. Мандельштама отмечается негативизмом и изобилует отрицательными эпитетами: «небогатый», «небывалый», «ненарушаемый», «нежилой», которые внутри стиха приобретают огромную силу.

От неизбежного
Твоя печаль
И пальцы рук
Неостывающих,
И тихий звук
Неунывающих
Речей…

Стихотворение этого периода очень часто начинаются отрицанием: «Ни о чем не нужно говорить, ничему не следует учить», «Быть может, я тебе не нужен», «Нет, не луна, а светлый циферблат».
Никто тебя не проведет
По зеленеющим долинам,
И рокотаньем соловьиным
Никто тебя не позовет, -
Когда, закутанный плащом,
Не согревающим, но милым…

Во всех ранних стихах поэта господствует принцип аскетической сдержанности: это означает, что рифмы подобраны «бедные», часто глагольные, создающие ощущение простоты и прозрачности. Стускленный, «матовый» колорит ранней мандельштамовской поэзии лишен громких звуков и яркого света:

У тщательно обмытых ниш
В часы внимательных закатов
Я слушаю моих пенатов
Всегда восторженную тишь.

Но, очевидно, что «матовые» тона и приглушенные звуки гармонично сочетаются в поэзии Осипа Мандельштама с равномерной торжественностью тона. Все вместе это вызывает ощущение рассеянного взгляда, смотрящего сквозь вещи.
Стихи поэта 1908-1910 годов представляют собой едва ли не уникальное явление во всей истории мировой поэзии: очень трудно отыскать где-нибудь еще сочетание незрелой психологии юноши с совершенной зрелостью интеллектуального наблюдения именно этой психологии:

Из омута злого и вязкого
Я вырос, тростинкою шурша,
И страстно, и томно, и ласково
Запретного жизнью дыша.
И никну ничем не замеченный,
В холодный и тонкий приют,
Приветственным шелестом встреченный
Коротких осенних минут.
Я счастлив жестокой обидою
И в жизни, похожей на сон
Я каждому тайно завидую
И в каждого тайно влюблен.

В «Камне» уже появляется «историософская» тема как поиск твердого ядра в жизни общества. Для того периода основное начало – церковь, причем католическая. Отсюда постоянное возвращение к Риму, которое он пронес через всю жизнь. Многие задавались вопросом: Мандельштам крестился в протестантскую веру, а всем пафосом «Камня» и следующей книги «Tristia» обращен к католическому Риму. В чем тут дело? Однако этому есть разумное объяснение: единственная религия Мандельштама – поэзия. Поэтому его протестантская религия не мешала ему ценить и католический Рим и языческую Элладу, и православие.
И в «Камне» и в «Tristia» большое место занимает тема Рима, его дворцов, площадей, впрочем, как и Петербурга с его не менее роскошными и выразительными зданиями. В сущности, Рим и Петербург тут сливаются в один образ, как то часто бывает у Мандельштама. Айя-София, Нотр-Дам, Адмиралтейство, Дворцовая площадь, Казанский собор рождают у поэта чувство особой торжественности, устремленности человека и звездам и вечности, вызывают раздумья о смысле жизни, добра, зла и красоте.

Но чем внимательней, твердыня Notre Dame,
Я изучал твои чудовищные ребра, -
Там чаще думал я: из тяжести недоброй
И я когда-нибудь прекрасное создам…

Петербургские мотивы присутствуют не только в сборнике «Tristia», но и в целом роде других произведений, таких как «Петербургские строфы», «Дев полуночных отвага», «Дворцовая площадь». Петербург для Мандельштама – это, в первую очередь, город, в котором прошли его детство и молодость, город, закрепленный то в устойчивых, то в меняющихся со временем реалиях насущной повседневности. Иногда, впрочем, в поэтике проявляется внешняя и негативная позиция к Петербургу, которая наиболее ярко выражена в заключительном четверостишии «Петербургских строф»:

Летит в туман моторов вереница
Самолюбивый, скромный пешеход,
Чудак Евгений бедности стыдится,
Бензин вдыхает и судьбу клянет.

Из холодного и казенного Петербурга поэт мысленно уходит в прекрасную, светлую Элладу.
Вместе с античной темой в мир «Камня» входит море с его «тяжким грохотом» и ритмом, движимым любовью, сама жизнь с ее ненарушаемыми связями, словно сливается с музыкой:

Останься пеной, Афродита,
И, слово, в музыку вернись,
И, сердце, сердца устыдись,
С первоосновой жизни слито!

От мира прекрасных, но чуждых и враждебных каменных громад поэт в «Tristia» уходит в жизнь и революцию. Впервые у поэта появляется нота гражданственности, облаченной в образы эллинской классики:

Ну что ж, попробуем: огромный, неуклюжий
Скрипучий поворот руля.
Земля плывет. Мужайтесь, мужи
Как плугом, океан деля,
Мы будем помнить и в летейской стуже,
Что десяти небес нам стоила земля.

Развивая эллинскую тему в книге «Tristia» Мандельштам обращается не к развитым, классическим формам культуры, а к ее первоистокам. Эллинская тема придавала поэзии Мандельштама времени «Камня» и «Tristia» философскую глубину и оптимистическое звучание. Античность была для поэта миром, в котором он черпал вдохновение, к которому прибегал для осмысления современности.
В сборнике «Tristia» есть цикл любовных стихотворений Мандельштама. Часть из них посвящена Марине Цветаевой, с которой по свидетельству некоторых современников, у Мандельштама был «бурный роман». Два поэта познакомились летом 1915 года в Коктебле. В следующем году Мандельштам дважды приезжал к Цветаевой в Москву. Марина Ивановна также посвятила своему влюбленному поклоннику несколько стихотворений. Но встреча, помимо того, что подарила нам несколько поэтических шедевров, оказалась интересной тем, что расширила культурный кругозор Мандельштама. «В чудесные дни с февраля по июнь 1916 года – писала позднее М. Цветаева, - я дарила ему Москву». Этот дар оказался бесценным как для поэтического творчества О. Мандельштама, так и для всеобщего познания мира чувств.

В стихотворении, посвященном Цветаевой, он говорит: «С такой монашкою туманной остаться – значит, быть беде» - и предпочитает грезить о влюбленной издали:

Нам остается только имя:
Чудесный звук на долгий срок.
Прими ж ладонями моими
Пересыпаемый песок.

Многие современники О. Мандельштама отличали его влюбленность как почти постоянное свойство, но трактуется оно шире, - как влюбленность в жизнь. А. Ахматова в «Листках из дневника» так описывает «бурные» романы поэта: «Когда он влюблялся, что происходило довольно часто, я несколько раз была его конфиденткой. Первой на моей памяти была Анна Михайловна Зельманова – Чудовская, красавица-художница… Второй была Цветаева, к которой обращены крымские и московские стихи, третья Саломея Андроникова, которую Мандельштам обессмертил в книге «Tristia» … В 1933-1934 годах Осип Эмильевич был коротко, бурно и безответно влюблен в Марию Сергеевну Петровых. Ей посвящено или, вернее, к ней обращено стихотворение «Турчанка», лучшее на мой вкус, любовное стихотворение 20-го века».

Мастерица виноватых взоров,
Маленьких держательница плеч,
Усмирен мужской опасный норов,
Не звучит утопленница речь.
Ходят рыбы, рдея плавниками,
Раздувая жабры: На, возьми.
Их, - бесшумно окающих ртами -
Полухлебом плоти накорми.
Мы не рыбы красно-золотые,
Наш обычай сестринский таков:
В теплом теле ребрышки худые
И напрасный влажный блеск зрачков.
Маком бровки мечен путь опасный…
Этот крошечный, летуче-красный,
Что же мне, как янычару, люб
Этот жалкий полумесяц губ?
Не серчай, турчанка дорогая,
Я с тобой в глухой мешок зашьюсь.
Твои речи темные глотая,
За тебя кривой воды напьюсь.
Ты, Мария, гибнущим подмога
Надо смерть предупредить, уснуть.
Я стою у твердого порога.
Уходи. Уйди. Еще побудь.

Литературоведы отмечают, что именно обилие свежей и естественно открытой образности делает это стихотворение таким необычным, реалистичным и эмоционально проникновенным. Здесь следует отметить, что для Мандельштама обилие всякого рода неправильностей, нарушений, необычной метафоричности (как в данном стихотворении), сбоя ритма, косноязычия, неточных рифм или их отсутствие – это норма. Композиция в его стихах – также самая произвольная. «Стих начинается Бог знает откуда и Бог знает где заканчивается». И это естественно для поэта. Мандельштам не раскланивается и не делает реверанса. Он сказал, повернулся и ушел…
Мандельштам влюблялся, пожалуй, до последних лет жизни. И это говорит о восхищении жизнью и красотой. Постоянной же привязанностью, его вторым «я» оставалось беспредельно преданная ему Надежда Яковлевна, его Наденька, как он любовно ее называл.
Анна Ахматова так вспоминает о Мандельштаме и его жене: «Осип любил Надю невероятно, неправдоподобно… Он не отпускал Надю от себя ни на шаг, не позволял ей работать, бешено ревновал, просил ее советов о каждом слове в стихах. Вообще, я ничего подобного в своей жизни не видела…».
Стихи поэта «Наденьке» - следствие поэтического образа жизни, нежелание поступаться своей свободой. Стихи эти о бесприютности, буквально бездомности поэта, который метался между Москвой и Ленинградом, нигде не находя ни работы, ни жилья. А когда наступали совсем безрадостные дни, тогда, по-видимому, рождались такие вот страшные и отчаянные строки:

Еще не умер ты, еще ты не один,
Покуда с нищенкой подругой
Ты наслаждаешься величием равнин
И мглой, и холодом, и вьюгой.
Несчастлив тот, кого, как тень его,
Пугает лай и ветер косит,
И беден тот, кто сам полуживой
У тени милостыню просит.

Весной 1933 года Мандельштамы приехали в Крым и вскоре появляется стихотворение поэта о голоде в Крыму, на Украине, Кубани:

Холодная весна. Голодный старый Крым,
Как был при Врангеле – такой же виноватый.
Овчарки на дворе, на рубищах заплаты,
Такой же серенький, кусающийся дым.
Природа своего не узнает лица,
И тени страшные Украины, Кубани…
Как в туфлях войлочных голодные крестьяне
Калитку стерегут, не трогая кольца…

Сразу по возвращении из Крыма Мандельштам получил квартиру в писательском доме. Ему даже назначили небольшую, но персональную пенсию «за заслуги перед русской поэзией». Тогда то и появилось стихотворение «Квартира», в тексте которого присутствуют многие конкретные детали этого нового быта Мандельштама.

Квартира тиха как бумага -
Пустая, без всяких затей -
И слышно, как булькает влага
По трубам внутри батарей.
Имущество в полном порядке,
Лягушкой застыл телефон,
Видавшие виды манатки
На улицу просятся вон.
А стены проклятые тонки,
И некуда больше бежать,
И я как дурак на гребенке
Обязан кому-то играть…

А. Ахматова так описывает это время: «Осенью 1933 года Мандельштам, наконец, получил (воспетую им) квартиру в Нащокинском переулке, и бродячая жизнь как будто кончилась. Там впервые завелись у Осипа книги, главным образом старинные издания итальянских поэтов. Он в то время переводил Петрарку… Кругом завелось много людей, часто довольно мутных и почти всегда ненужных. Несмотря на то, что время было сравнительно вегетарьянское, тень неблагополучия и обреченности лежала на этом долге; жить в общем было не на что – какие-то полупереводы, полурецензии, полуобещания…
К этому времени Мандельштам внешне очень изменился: отяжелел, поседел, стал плохо дышать, производил впечатление старика (ему было 42 года), но глаза по-прежнему сверкали. Стихи становились все лучше, проза тоже».
В том же 1933 году О. Мандельштам, первый и единственный из живущих и признанных в стране поэтов, написал антисталинские стихи и прочел их знакомым – поэтам, писателям, которые, услышав их, приходили в ужас и открещивались: «Я этого не слышал, ты мне этого не читал…» Вот это стихотворение, до недавнего времени хранившееся в архивах Госбезопасности, впервые напечатанное в 1963 году на Западе, а у нас – только в 1987-м.

Мы живем, под собою не чуя страны,
Наши речи за десять шагов не слышны,
А где хватит на полразговорца,
Там припомнят Кремлевского горца.
Его толстые пальцы, как черви, жирны,
И слова, как пудовые гири, верны,
Тараканьи смеются глазища
И сияют его голенища.
А вокруг него сброд тонкошеих вождей,
Он играет услугами полулюдей.
Кто свистит, кто мяучит, кто хнычет,
Он один лишь бабачит и тычет.
Как подкову, дарит за указом указ –
Кому в пах, кому в лоб, кому в бровь, кому в глаз.
Что ни казнь у него – то малина
И широкая грудь осетина.

Если знать, что был еще вариант третьей и четвертой строк: «Только слышно кремлевского горца, душегубца и мужикоборца», да еще учесть «старый Крым», то получается, что за русского крестьянина первым вот так прямо вступился, казалось бы, столь далекий от реалий жизни, элитарнейший поэт, Осип Мандельштам.
В ночь с 13 на 14 мая 1934 года Мандельштама арестовали. При аресте присутствовала Анна Ахматова, только что приехавшая из Ленинграда. В «Листках из дневника» она писала: «Ордер на арест был подписан самим Ягодой. Обыск продолжали всю ночь. Искали стихи…»
В сущности, чекистам нужен был автограф – подтверждение – стихи у них были, причем с вариантом: «душегубца и мужикоборца». За это О. Мандельштаму всерьез угрожал расстрел. Но за него вступились – Надежда Яковлевна пошла к Бухарину, Анна Ахматова к Енукидзе, Пастернак – позвонил Демьяну Бедному.
Все эти хлопоты сыграли свою роль. Поэтому вместо расстрела Мандельштам ссылался в городок Чердынь на Урал. Первой пересадкой в Чердынь был Свердловск. Это событие датируется 1 июня 1934 года.
Пересадка в Свердловске, вспоминала Надежда Яковлевна, - это «…многочасовое – с утра до позднего вечера – сидение на деревянной вокзальной скамейке с двумя часовыми при оружии». Затем, после нескольких пересадок, их повезли паромом по могучей реке:

Как на Каме-реке глазу темно, когда
На дубовых коленях стоят города.
В паутину рядясь – борода к бороде
Жгучий ельник бежит, молодея в воде.
Упиралась вода в сто четыре весла -
Вверх и вниз на Казань и на Чердынь несла.
Там я плыл по реке с занавеской в окне,
С занавеской в окне, с головою в огне.
И со мною жена пять ночей не спала,
Пять ночей не спала, трех конвойных везла.

В Чердыни поэта с женой поселили в старой земской больнице, на втором этаже. Под утро Надежда Яковлевна заснула, а Осип Эмильевич, изнуренный допросами, бессонницей и дорогой, решил покончить жизнь самоубийством. Но прыжок из окна второго этажа окончился только вывихом правого плеча.
Зато душевное расстройство и беспокойство оставили поэта, наступило успокоение. Сам он об этом летом 1935 года так напишет:

Подумаешь, как в Чердыне-голубе,
Где пахнет Обью и Тобол в раструбе,
В семивершковой я метался кутюрьме,
…Стук дятла сбросил с плеч. Прыжок.
И я в уме.

Мандельштамы прожили в Чердыни всего 2 недели. Бомбардировка Кремля телеграммами была успешной: милость «кремлевского горца» простиралась и на сферу перемены места ссылки. Мандельштамы выбрали Воронеж, куда и прибыли 16 июня, но в январе 1937 года поэт вспоминает Урал и пишет такое стихотворение:

О, этот медленный, одышливый простор! -
Я им пресыщен до отказа -
И отдышавшийся распахнут кругозор –
Повязку бы на оба глаза!
Уж лучше б вынес я песка слоистый нрав
На берегах зубчатых Камы:
Я б удержал ее застенчивый рукав,
Ее круги, края и ямы.
Я б с ней сработался – на век, на миг один –
Стремнин осадистых завистник -
Я б слушал под корой текучих древесин
Ход кольцеванья волокнистый…

Поначалу жизнь Мандельштама в Воронеже была сносной. Ему предоставили работу в театре, на радио. С увлечением он пишет сценарий радиопостановки о детстве и юности Гете. И сочиняет стихи. Постепенно заполняются так называемые «Воронежские тетради». Это один из наиболее активных творческих периодов поэта.
Под впечатлением особого колорита и живописности одноэтажных домиков Воронежа поэт пишет:

На кону горы крутопоклонной –
В три дорога снегом напоенный
Высоко занесся – санный, сонный –
Полу-город, полу-берег конный…

С 7 октября 1935 года по 1 августа 1936 года Осип Эмильевич работает литконсультантом в Большом советском театре. С директором театра и режиссером у поэта сложились очень хорошие отношения. По воспоминаниям Надежды Яковлевны, актеры часто забегали к Мандельштаму просто пошутить, выпить чаю. В 1935 году О. Э. Мандельштам работал в радиокомитете и подготовил такие интересные познавательные передачи как «Молодость Гете», «Гулливер» (для детей), радиокомпозицию о Торквато Тассо и об А. Блоке, вступительное слово к опере Глюка «Орфей и Эвридика». В апереле 1935 года О. Мандельштам пишет стихотворение:

Наушники, наушнички мои,
Попомню я воронежские ночки:
Недопитого голоса Аи
И в полночь с Красной площади гудочки…
Ну, как метро? Молчи, в себе таи,
Не спрашивай, как набухают почки…
А вы, часов кремлевские бои –
Язык пространства, сжатого до точки.

«Воронежские стихи» по мироощущению заметно отличаются от предыдущего творчества Мандельштама. Когда-то, еще в 1924 году, он написал: «нет, никогда ничей я не был современник». Поэт всегда мучительно переживал свою отъединенность от времени, свое «отщепенство». Именно поэтому ничего нет удивительного в том, что Мандельштам стремиться стать как можно ближе к жизни, понять простых людей-труженников, к которым он всегда испытывал симпатию. Такой попыткой «сблизиться» с реальной жизнью была командировка от редакции газеты «Коммуна» в Воробьевский район Воронежской области в июле 1935 года. Встречи с жителями села, лесостепные пейзажи вошли в стихи, отразились в мироощущении поэта, но Мандельштам был недоволен ими, по-видимому попытка приблизить свой стих к реалиям жизни давалась нелегко. Но и там, где стих как бы «ясен и прост», он не перестает быть «мандельштамовским», и уж в отсутствии искренности его не обвинишь.

Я не хочу средь юношей тепличных
Разменивать последний грош души,
Но, как в колхоз идет единоличник,
Я в мир вхожу – и люди хороши.

После окончания трехгодичной ссылки в Воронеже Мандельштамы возвращаются в Москву. В собственной квартире их, однако, не прописывают, одну из комнат уже захватил энергичный сосед. Чтобы не уходить в новую ссылку, они решают исчезнуть из Москвы и поселяются в Савелове.
2 мая 1938 года О. Э. Мандельштам был арестован в Саматихе (санатории недалеко от станции Черусти Казанской железной дороги) и осужден на 5 лет исправительно-трудовых лагерей по обвинению в контрреволюционной деятельности.
О жизни поэта в лагере можно узнать из его немногочисленных писем к родным:
«Здоровье очень слабое. Истощен до крайности, исхудал, неузнаваем почти. Посылать ли вещи, продукты и деньги – не знаю, есть ли смысл. Попробуйте все-таки, очень мерзну без вещей.
Родная Наденька, не знаю, жива ли ты, голубка моя. Ты, Шура, напиши о Наде мне сейчас же. Здесь транзитный пункт. В Колыму меня не взяли. Возможна зимовка.  Родные мои. Целую вас, Ося.»
Официальное свидетельство гласит, что Осип Эмильевич Мандельштам умер 27 декабря 1938 года от паралича сердца. Вот как о смерти поэта пишет в своем рассказе «Шерри - бренди» Варлам Шаламов: «Поэт умирал. Большие, вздутые голодом кисти рук с белыми бескровными пальцами и грязными, отросшими трубочкой ногтями лежали на груди, не прячась от холода… Рукавицы давно украли; для краж там нужна была только наглость – воровали среди бела дня…

Жизнь входила в него и выходила, и он умирал…
Он верил в бессмертие своих стихов…
К вечеру он умер.»

Но списали его на два дня позднее – изобретательным соседям его удавалось при раздаче хлеба двое суток получать хлеб на мертвеца, мертвец поднимал руку, как кукла-марионетка…

Не разнять меня с жизнью: ей снится
Убивать и сейчас же ласкать,
Чтобы в уши, в глаза и в глазницы
Флорентийская била тоска.
Не кладите же мне, не кладите
Остроласковый лавр на виски,
Лучше сердце мое разорвите
Вы на синего звона куски…
И когда я усну, отслуживши,
Всех живущих прижизненный друг,
Он раздастся и глубже и выше –
Отклик неба – в остывшую грудь.

На земле нет могилы Осипа Мандельштама. Есть лишь где-то котлован, куда в беспорядке сброшены тела замученных людей, среди них, по-видимому, лежит и Поэт, как его звали в лагере.
Осип Мандельштам, один из немногих, постоянно чувствовал неотвратимость гибели, смертельную насыщенность атмосферы. И он одним из первых попал в гигантскую машину времени, которая не интересовалась ни прошлым, ни будущим, а только молола и молола.
Однако эта машина не смогла перемолоть гениальный талант поэта, его прекрасную, плодотворную «молодеющую злость», неистребимое проявление индивидуальности, органический порыв русского демократа.

Цитаты и стихотворения, посвященные О. Э. Мандельштаму

«Это был человек откровенный и не терпел лжи ни в жизни, ни в искусстве. Он говорил без опаски все, что думал». Л. В. Горнунг

«…Оказывать молодым людям добро, благодетельствовать им он считал как бы своим кровным делом. Сам же Осип Эмильевич был вечным скитальцем и оставался им до конца жизни…». А. И. Глухов-Щуринский

«У Мандельштама нет учителя. Вот о чем стоило бы подумать. Я не знаю в мировой поэзии подобного факта. Мы знаем истоки Пушкина и Блока, но кто укажет, откуда донеслась до нас эта новая божественная гармония, которую называют стихами Осипа Мандельштама?». А. Ахматова

«Мандельштам – это чудо, в совершенно далекой от поэзии среде забил такой родник поэзии». А. Ахматова

«… Ты спрашиваешь о Мандельштаме? Рассказывать о нем надо много и долго. Очень умный, путаный человек, с гениальными иной раз высказываниями, говорящий о стихах, как о своем хозяйстве, практически неумелый – как ребенок, вспыльчивый, взрывающийся как бомба при легчайшем споре – он очень трудный и обаятельный человек…». П. И. Калецкий

Встречались мы случайно и немного,
Пути мелькали, перекрестки жгли.
Тебя судьба судила слишком строго,
И беспокойная твоя дорога
Оборвалась, здесь за край земли.
В те злые дни, когда ломали крылья,
Когда своей вины никто не знал,
И беды шли, теснясь от изобилья,
Ты мучился от гордого бессилья
И нищенствовал, и стихи писал.
Сегодня я твою припомнил келью,
Мольберт жены, этюды на стене,
Простой матрац, служивший вам постелью,
Год двадцать третий, звавший к новоселью,
И доброе твое письмо ко мне.
И этот мрак запомнившейся встречи,
Как пленный зверь метался, загнан, ты,
Глухой прибой стихов окутал плечи,
Прощальный свет струили в люстрах свечи,
И меч судьбы пылал из темноты.      Л. В. Горнунг

Назад откинутая голова.
Кадык. С горбинкой нос. И хохолок.
Как птица насторожен. Это бог
Вложил в гортань певучие слова:
… Соломинка, Соломка, Саломея…
И музы слушают, благоговея.
Безумию даруется прозренье.
С тобой, о Батюшков, далекий брат,
К лиловым тучам дождевой сирени
Сквозь кухонно – литературный чад.
Старик – ребенок, был он оклеветан
И в лагере погиб среди блатных.
Но стих его не поглотила Лета.
Он вновь на Невских берегах родных.       А. Б. Гатов

Литература

1. Жизнь и творчество О. Э. Мандельштама: Воспоминания. Материалы к биографии. «Новые стихи». Комментарии. Исследования. – Воронеж, 1990.
2. Мандельштам О. «Полон музыки, музы и муки…»: Стихи и проза / О. Мандельштам. – Л.: Советский композитор, 1991.
3. Ульяшов П. С. Одинокий искатель: О. Э. Мандельштам / П. С. Ульяшов – М.: Знание, 1991.

Составитель: Храпина Олеся Геннадьевна фил № 8.

83.3Р Безелянский Ю. Н. 99 имен Серебряного века / Ю. Н. Безелянский. ─ М. :Эксмо, 2008. ─ 638 с.:ил.
83.3Р6 Лекманов О. А. Осип Мандельштам: Жизнь поэта /О. А. Лекманов. ─ Изд. 3-е, доп. и перераб. ─ М.:Молодая гвардия, 2009. ─ 357 с., [16] л. ил. ─ (Жизнь замечательных людей : ЖЗЛ : сер. биогр.; вып.1354).
83.3Ря2 Лукьянченко О. А. Русские писатели: биографический словарь-справочник для школьников / О. А.Лукьянченко. ─ Изд. 5-е. ─ Ростов-на-Дону : Феникс, 2009. ─ 507 с. : ил. ─ (Большая перемена).
83.3Р6я73 Роговер Е. С. Осип Эмильевич Мандельштам (1891-1938) / Е. С. Роговер // Русская литература XX века / Е. С. Роговер : учеб. пособие. - СПб., М.,2008. - С. 320-339.
Вайль Б. Мандельштам и Сталин // Знамя. - 2010. - N 5. - С. 222-224.
Сурат И. Ничей современник : [о стихотворении О. Мандельштама «Нет, никогда, ничей я современник...»] // Новый мир. - 2010. - N 3. - С. 177-190.
Нерлер П. Сталинская премия за 1934 год. Следственное дело Осипа Мандельштама // Новый мир. - 2009. - N 11. - С. 142-172.
Панова Л. «Уворованная» Соломинка: к литературным прототипам любовной лирики Осипа Мандельштама // Вопросы литературы. - 2009. - N 5 (сент.-окт.). - С. 111-151.
Городецкий Л. «Двурушник я с двойной душой». «Грифельная ода» как манифест «ухода» Осипа Мандельштама от русской языковой картины мира // Вопросы литературы. - 2009. - N 5 (сент.-окт.). - С. 152-166.
Нерлер П. Слово и дело Осипа Мандельштама : [к 70-летию со дня гибели О. Мандельштама. Главы из книги] // Звезда. - 2009. - N 1. - С. 136-151.
Сурат И. Три века русской поэзии. Голос женский : [тема женского голоса и женского пения в стихах Пушкина, Фета, Мандельштама и Ахматовой] // Новый мир. - 2009. - N 1. - С. 156-161.
Стратановский С. Что такое «Щучий суд?» : [о стихотворении Мандельштама «1 января 1924»] // Звезда. - 2008. - N 12. - С. 180-199.
Феофилактова С. Ю. Метафора в языковой композиции сборника О. Э. Мандельштама «Камень» // Русская словесность. - 2008. - N 6. - С. 29-34.
Нерлер П. От замысла и словника - до алфавитного корпуса: из статей, написанных для Мандельштамовской энциклопедии // Вопросы литературы. - 2008. - N 6. - С. 190-255.
Сурат И. Поэт и город : [петербургский сюжет Мандельштама] // Звезда. - 2008. - N 5. - C. 178-200.
Сурат И. Этюды о Мандельштаме // Арион. - 2008. - N 4. - С. 100-108.
Хазбулатова Т. А. Вопросительные предложения в поэтической речи : [на материале лирических произведений О. Мандельштама] // Русский язык в школе. - 2008. - N 3. - С. 57-59.
Дубровина И. М. Пророческий дар поэта (стихотворения Осипа Мандельштама 1917-1918 годов) : [материалы к уроку] // Русская словесность. - 2008. - N 2. - С. 16-19.
Пак Сун Юн Проблема бытия-небытия в раннем творчестве О. Мандельштама (к рецепции философии А. Бергсона) // Русская литература. - 2007. - N 3 (окт.). - С. 181-186.
Сурат И. Этюды о Мандельштаме // Знамя. - 2007. - N 5. - С. 190-202.
Видгоф Л. О стихотворении О. Мандельштама «Довольно кукситься! Бумаги в стол засунем...» // Вопросы литературы. – 2007. - N 3 (май-июнь). - С. 222-238.
Мандельштам О. О природе слова / вступ. и прим. А. Г. Меца // Русская литература. - 2006. - N 4 (дек.). - С. 138-151.
Дановский А. В. Сопоставительный анализ стихотворений «Осмнадцатое столетие» А. Н. Радищева и «Век» О. Э. Мандельштама // Русский язык в школе. - 2006. - N 5 (окт.). - С. 50-55.
Калмыкова В. В. Эстетика Осипа Мандельштама // Вопросы философии. - 2006. - N 9. - С. 130-143.
Мартыненко Ю. Б. Имя и время в поэзии О. Мандельштама // Русский язык в школе. - 2006. - N 1. - C. 52-56.
Кубатьян Г. От слова до слова: комментарий к циклу О. Мандельштама «Армения» // Вопросы литературы. - 2005. - N 5 (сент.-окт.). - С. 146-182.
Кушнер А. «Это не литературный факт, а самоубийство» : [о стихотворении. О. Мандельштама «Холодная весна»; взаимоотношениях О. Мандельштама и Б. Пастернака] // Новый мир. - 2005. - N 7. - С. 132-146.
Хрущева Н. Владимир Набоков и русские поэты : [из книги «В гостях у Набокова». Есть информация о Мандельштаме] // Вопросы литературы. - 2005. - N 4 (июль-авг.). - С. 92-104.
Фрезинский Б. Эренбург и Мандельштам: сюжет с долгим последействием: канва литературных и личных отношений и встреч; жёны; борьба за воскрешение поэзии Мандельштама в СССР // Вопросы литературы. - 2005. - N 2 (март-апр.). - С. 275-318.