Кулешова С. Игры индиго 16+
Журнальный гид
На сегодняшний день Сюзанна Кулешова – автор трёх книг прозы: «Рассказы», «Соло для рыбы», «Последний глоток божоле на двоих», её рассказы и стихи печатались в различных сборниках («Как хорошо» ДЕТГИЗ, «6 ЛИТО на Звенигородской», «Увидеть слово», «Москва-Петербург» и в литературных журналах: «Нева», «Аврора», «Невский альманах», «Заповедник», «Интеллигент». Лауреат Литературных конкурсов «Неизвестный Санкт-Петербург», «Международный конкурс СМИ Живое Слово». Живет в Санкт – Петербурге.
Кулешова С. Игры индиго : Роман / С. Кулешова // Дружба народов. – 2021. - № 11. – С. 34 – 120.
Проблема детей с особыми способностями (так называемыми «индиго») потеряла свою остроту в современном мире, но Сюзанна Кулешова так не считает. Роман «Игры индиго» составлен из отдельных рассказов, каждый от лица ребенка с необыкновенным даром. Они многое умеют, но не могут жить в социуме, и вот, к счастью, находится человек, собравший их вместе в специальной школе. Теперь дети могут многому друг от друга научиться, общаясь с себе подобными.
Предлагаем вашему вниманию отрывок из романа:
Тарас с разбегу ныряет в море, плывет до глубины, переворачивается на спину, лежит, глядя в небо, слушает. Море покачивает, поет на разные голоса, небо лепит барельефы. В вышине собирается армада имперских кораблей, и вот-вот начнется бой. Но что-то идет не так, и вместо флагманского крейсера Тарас видит фигуру девчонки с поднятыми вверх руками — Марина.
Тарас зажмуривается, уходит в глубину, открывает глаза. В зеленоватом пространстве проплывает розовая медуза с пурпурными щупальцами. Следом другая, с рыжими, третья, четвертая, много медуз — август. Море наполнено звуками: вот где-то поют афалины, под Тарасом попискивают мальки тараньки, а медузы молчаливы.
До Адаларов метров сто. Мало кто в поселке отважится вплавь добраться от берега до скал. Тарас еще два года назад проплыл на спор это расстояние. И теперь он часто повторяет свой подвиг. Хотя какой это подвиг? Проплывет треть пути или даже половину, полежит, помечтает. Море само его подтянет ближе. На скалах он забирается на вершину одного из братьев смотреть вдаль.
Он возвращается домой поздно. Мать вздыхает, молча ставит на стол яичницу с пампушками и уходит в свою комнату. Ей вставать рано, она работает в Артеке. Зимой учителем литературы в школе, летом вожатой.
В москитную сетку на окне бьются мотыльки, летящие на свет. Огромный хрущ врезается, обиженно чихает надкрыльями и падает в траву. Воздух наполнен пением летучих мышей, — для Тараса это лучшая колыбельная. Непонятно, почему никто не слышит ее. Он выключает свет, — жалко жуков и мотыльков. За окном ухает волна и рокочет галькой, отступая обратно в море.
«Марррина», — слышит Тарас, засыпая.
Отчаянно кричит дельфин.
Рассвет слегка поранил горизонт, ставший цвета свежей ссадины. Начало шестого. Тарас, словно во сне, выскальзывает из дома, бежит к морю. Он окончательно просыпается, лишь коснувшись ступнями остывшей за ночь гальки. Прямо у кромки воды бьется дельфин. Волны ласково тянутся к нему. Ночью был шторм, и этого бедолагу выбросило на берег. Тарас пытается помочь. Но афалина, хоть и такой некрупный, метра два всего, подросток, весит не менее ста килограммов. Скоро солнце полоснет его нежную спину, высушит, и конец. Тарас будто сам чувствует ожог между лопаток. Он бежит в поселок, в корпус, где живет доктор Николай Андреевич. Стучит, никто не отвечает, но дверь не заперта.
— Скорей, там дельфин на берегу!
— Что? Что случилось? — доктор не может проснуться.
— Дельфин! Там! Он погибнет!
Тарас пытается объяснить, но мысли путаются. И вдруг, неожиданно для себя самого, кричит, как дельфин.
Николай Андреевич, как ни странно, понимает:
— Показывай, где!
Солнце скользит по берегу, подкрадываясь к дельфину, море посылает волну за волной, чтобы смочить высыхающую кожу. Метрах в десяти от берега плещется стая.
Николай Андреевич сдирает рубашку:
— Давай!
Тарас расстилает ее сбоку от дельфина, держит ногами и руками, стоя на четвереньках, пока Николай Андреевич перекатывает на нее почти безжизненное тело. Море, волнуясь, подбивает Тараса под колени, и он оказывается на темно-синей спине дельфина, примяв треугольный плавник. Держа рубашку за рукава, они оттаскивают дельфина в воду.
Пара мгновений, и тот несется к своей стае.
Тарас хлопает руками над головой, а метрах в пятнадцати из моря высовываются дельфиньи головы, кивают и щелкают.
— Они смеются! Они благодарят! Вы слышите?
— Ты что? Караулил здесь всю ночь? — Николай Андреевич тоже смеется.
— Всю ночь? Нет. Я спал. Мне приснилось, что кричит дельфин.
Врач глядит на Тараса, который носится по берегу и хлопает в ладоши над головой в такт кивающим дельфинам.
— Интересный парнишка.
Николай Андреевич раньше работал педиатром в Санкт-Петербурге. Но четыре года назад перевез в Крым свою жену и семилетнего сына, которому не подошел родной северный климат. Теперь он отвечает за здоровье артековцев и всех гурзуфских детишек.
Сын Лёвка и Тарас — одноклассники.
Тарас оказался чуть ли не первым его пациентом.
— Только, пожалуйста, никому не рассказывайте, ладно? Он у меня странный, — мамаша застенчиво улыбалась, теребя семилетнего пацана за рукав рубашки.
Выразительно глянув на доктора, она подвела сына к окну, а сама присела на детский стульчик около стола.
— Ну что вы? — доктор произнес положенные слова о конфиденциальности и прочих правилах. — Так чем странный-то?
— Понимаете, я его без мужа родила, — зашептала она, чтобы сын не расслышал. — Отца биологического мало знала, к сожалению. Он тоже приезжий был, из Питера вашего. Тоже медик. Влюбилась, — она застенчиво пожала плечами и оглянулась на Тараса. — Он необыкновенный и странный немного. Может, это генетическое что-то?
Доктор понимающе кивнул и продолжил терпеливо спрашивать:
— А странности какие?
— Говорит, что слышит море, — мать покраснела. — Не в том смысле, что шум волн, как все мы слышим, а в том, что море у него разговаривает.
— Ну, — врач рассмеялся. — Скорее всего, детское воображение. И пусть. Ничего странного. Здоровый парень! Так? — он обратился к Тарасу, который в это время с интересом изучал стетоскоп.
— Здоровый, — Тарас полностью скопировал интонацию.
— Так еще и летучих мышей. Это же ультразвук, — мать понизила голос.
— Ну-у-у, — протянул доктор. — Чем мыши-то хуже моря? Пусть забавляется. Главное, чтобы не болел, как думаете?
Мать неуверенно кивнула, и доктор продолжил:
— Отставаний в развитии нет. Не вижу никаких оснований беспокоиться. Радуйтесь, что ребенок с воображением.
— Да я все понимаю, — вздохнула она. — Сама учительница. Литературы. Так что про воображение можете не рассказывать. Все это просто, когда ученики, и сложно, когда родное дитя.
Как-то само собой получилось, что доктор с семьей стали частыми гостями в доме Тараса, вместе встретили Новый год, а в конце мая, когда гурзуфские мужики залатали и просмолили баркасы, Лёвка уговорил отца взять Тараса на рыбалку.
Вышли затемно, море тихо вздыхало, лодка легко скользила. Планировали поднять расставленные загодя неводы и немного порыбачить удочками для удовольствия. Вряд ли в эту пору стоило ждать большого улова, — основной нерест еще не начался.
Однако, когда втащили сети, среди всякой мелочи — тюльки, бычков, барабульки и нескольких приличных скумбрий, — по дну лодки забился огромный, около метра длиной луфарь.
— Ах, ты ж! — вскрикнул кто-то из рыбаков.
— Да не может быть! — радостно подхватил другой.
— Почему не может? Вот же он, — Лёвка постарался придать суровости дрожащему от восторга голосу. Он первый раз видел такую рыбину.
— А потому не может, — усмехнулся Николай Андреевич, — что, во-первых, рыба эта стайная, а во-вторых, вроде, не время им еще. Невесть откуда дуралей этот взялся.
— Не время, — пробасил самый старый на баркасе рыбак в бандане, похожий на капитана пиратского судна. — Да только вот что скажу: подошли косяки скумбрии, — он сделал ударение на последнем звуке. — На пару недель раньше. Бывает. А за ней, как водится, и эти прут, — проглоты. Повезло. Андреич, тебе и отдадим, накормишь мальцов своих. Царь-рыба! Жаль, один. Но где один, там и другой.
Тарас смутно слышал все эти разговоры. Он не отрывал взгляда от огромной рыбины, которая билась на дне лодки, судорожно хватая ртом воздух, и чувствовал что-то странное — как будто он сам эта задыхающаяся рыбина. Глаза луфаря, выпученные, огромные, казалось, уже подернулись предсмертной мутью, и Тарас разглядел в них ужас и отчаяние. А потом услышал крик. Он даже закрыл уши руками и посмотрел на Лёвку, на остальных, но они галдели и явно не слышали рыбьего плача.
— Ему плохо. Отпустите его, — Тарас вцепился в штанину Николая Андреевича. Но тот лишь улыбнулся:
— Не бойся, малыш, он не укусит.
Один из рыбаков поднял луфаря за жабры.
— Кило десять, не меньше!
Рыба изловчилась и вырвалась. В жабрах показалась кровь, и Тарасу стало душно. Ему почудилось, что воздух сделался пустым, в нем исчезло все, чем дышат. Он хотел крикнуть, но лишь прохрипел что-то невнятное. Однако у него достало сил ухватить рыбину поперек туловища, а та, понимая, замерла, и дотащить ее до высокого борта. Он даже залез на какие-то снасти с луфарём в объятьях и перевалил его через край. Но и сам не удержался и оказался в воде.
— Ты что?! Придурок?! — орал Лёвка, когда Тараса втащили в баркас. — Слышал? Это же царь-рыба! А ты!
— Зачем ты сделал это, малец? — «пират» сурово смотрел прямо в глаза Тарасу. — Он же все равно подохнет с жабрами-то…
— Не подохнет, — неожиданно твердо проговорил Тарас.
— Рыбку ему жалко стало! — продолжал Лёвка. — Заплачь еще!
— Лёва, прекрати! — Николай Андреевич не улыбался, и Тарас не понял, на чьей тот стороне. — Ладно. Не ругайте вы его. Все равно рыбу хотели мне отдать, считайте, отдали.
— Да при чем здесь!.. А, пропади всё!.. — не унимался кто-то из рыбаков.
Лёвка снова заорал:
— Ты знаешь, какая это примета?! Знаешь?! Все лето улова не будет!
Тарас теперь сидел посреди баркаса, как луфарь, лишенный родной стихии, а вокруг стояли взрослые мужики и приятель Лёвка, и все смотрели на него как на врага. Но это и придало смелости:
— Глупая примета, — отрезал он. — Считайте, что принесли дар Нептуну.
И отвернулся от них ото всех, прислушиваясь к доброжелательному пению моря.
«Люди! — думал он, — что с них взять? А он-то кто? Если рыбу услышал. Не рыба же?!»
Однажды мама сказала Тарасу, когда он задал «тот самый вопрос», что встречает он своего отца каждый день. Что муж ее, и, стало быть, отец Тараса, — само Чёрное море. Поэтому имя у него такое. Ведь Тарас — сын самого Посейдона и нимфы Сатирион. Вот история и повторилась, как это часто бывает. Саму легенду он так и не узнал, мама сказала, что никому не известно, что там случилось в древние времена, но в свое происхождение поверил. Кому же, как ни морскому сыну, слышать жалобы подводных обитателей?
Он так и сказал вечером пацанам, которые собрались на пляже и дружно хохотали, услышав Лёвкину версию о спасении луфаря.
— Ну ты даешь, Тараска, — Денис-второгодник ухмыльнулся то ли презрительно, то ли снисходительно. — Ты чего? Правда, не знаешь, откуда дети берутся?
— Рождаются, — Тарас пожал плечами. — Кто ж не знает?
— Ага, — Денис подкинул камешек и ловко поймал его. — А до того?
— Что до того? — не понял Тарас.
Все покатились со смеху.
— Ой, не могу! Ой, не знает! — Лёвка стонал, ухватившись за живот.
— Слухай сюда, — Денис наклонился к лицу Тараса, словно собирался его укусить. — Хотя нет. Лёвчик, иди ты, просвети одноклассника. А мы трохи покурим-послухаем!
Лёвка стоял, широко расставив ноги, руки держал в карманах, старался быть похожим на Дениса.
— Ну чё? Рассказать? Или в книжке прочтешь? Ты же любишь книжки читать? — ехидничал Лёвка.
— Не-е, расскажи ему, — потребовали пацаны. — Охота посмотреть, как он застремается.
И Лёвка все поведал в мельчайших подробностях, не очень-то подбирая выражения. А в конце наградил мать Тараса такими эпитетами, что тот не выдержал, нагнулся, поднял пригоршню мелких окатышей и запустил прямо в лицо давешнего приятеля.
— Ты, что! Сказился?! — слышал он в спину крики пацанов. — Ты ж ему фасад попортил!
Но Тарасу было все равно, он бежал к воде. Мать обманула! Он был уверен, — то, что рассказали пацаны, — правда! Непонятно почему, но плохое — правда! Да и как может быть иначе, если все так просто? Проще некуда! И она врала! Врала! А над ним все смеются!
Он с разбегу плюхнулся в легкие ласковые волны, но обычно приятные ощущения сейчас злили, словно море было соучастником лжи.
«Ах так, — решил Тарас. — Значит, мой отец — Чёрное море! Отлично, мама! Пусть он меня теперь и забирает к себе».
Тарас плыл, плыл туда, за буйки, за сети, в открытое, еще холодное море, он не собирался поворачивать назад ни за что. Он ничего не слышал, что кричали ему с берега, не видел, как Денис попытался броситься следом, но быстро замерз, отстал и вылез из воды, как Лёвка побежал в поселок. Он хотел только одного — больше никогда никого из них не видеть. Даже мать.
Наконец он понял, что выбивается из сил, лег на воду и стал ждать конца. Он надеялся, как слышал о тех, кто оказался в холодной воде, у него начнутся судороги, он утонет, и не понимал, почему совсем не чувствует никакой температуры, словно море такое же теплое, как и он сам. И пусть. Рано или поздно он окоченеет, но ничего не станет делать, — будет лежать вот так, пока этому гадкому морю не надоест. Через некоторое время он задремал, но ничего не произошло, наоборот, стало легче. И тут почувствовал нежное прикосновение к спине, и еще услышал пение и стрекот, щелчки и покашливание, и увидел словно не глазами, а сразу мозгом, смеющуюся дельфинью физиономию. Он перевернулся на живот, — вокруг плескалась стая небольших дельфинов-афалин. Они играли и приглашали Тараса порезвиться вместе. И он все забыл: кто он и что произошло. Стало легко и весело. Он тоже начал стрекотать и щелкать, и у него неплохо получалось — дельфины дружно закивали ему и запрыгали еще выше. Он резвился с ними, пока вдруг не почувствовал, что достает ногами дно. Оглядевшись, Тарас понял, что находится на косе относительно недалеко от берега, и отсюда, даже сильно устав и замерзнув, можно легко доплыть до пляжа. Эти хитрецы спасли его. И тут что-то обрушилось, что-то огромное, чистое и приятное. Нет, не обрушилось, а опять проникло внутрь, минуя органы чувств. Это было з н а н и е. Вот так бы учебники загружались. Сейчас он четко ощущал, что чуть было не совершил в буквальном смысле слова смертельную ошибку. Пацаны-то ни при чем. Они вели себя по пацанским правилам. Это ему, Тарасу, пока ума не хватает понять, что к чему, раз чуть глупостей не наделал. Но и это нестрашно, это даже нормально, это со всеми бывает, — глупости делать. А мама у него самая лучшая в мире. И не лгала ему! Не всегда все бывает так, как хочется, и, если у кого-то что-то не получилось, он совсем не виноват и не должен быть наказан. Кто бы что ни говорил. А ведь Тарас собирался наказать именно маму за ложь, за то, что сделала, за то, что не смогла удержать отца. «Удержать» — какое слово плохое! Он ощутил боль, которую мама бы чувствовала, не вернись он сегодня домой. И вот эта боль была гораздо сильнее, чем та, что он испытал после слов Лёвки. Он оглянулся, дельфины плавали вокруг, словно ждали чего-то.
А зачат он был в море — это было еще одно знание, которое родилось внутри. Так что не обошлось без Посейдона.
— Спасибо, — сказал Тарас.
Дельфины запрыгали, защелкали, закивали. И понеслись прочь от берега. Тарас вернулся на пляж.
Там собрались чуть не все жители Гурзуфа: «пират» готовил баркас разыскивать утопленника, Николай Андреевич держал за руку Лёвку, у которого вся физиономия была в зеленке, Денис, укутанный одеялом, и вся их компания теснились в сторонке, как чайки, напуганные наплывом отдыхающих, а посередине — заплаканная мама.
— Я хочу узнать, что здесь произошло? — услышал Тарас строгий голос доктора.
— Это я Лёвку, — буркнул он.
— Я хочу знать, почему ты полез в эту холодную воду! — Николай Андреевич почти кричал и тряс рукой, указывая на море.
— Да не холодная она, — Тарас не сменил тона.
Он быстро взглянул на Лёвку, тот шмыгал носом.
— Хорошо. Еще раз. Что произошло между тобой и Лёвой перед тем, как ты бросил в него гальку?
Тарас хотел сказать что-то вроде «это наше мужское дело, сами разберемся, все живы, и слава богу», но вот этих-то слов и не нашел, поэтому пожал плечами:
— Ничего.
— Но ведь он тебе сказал что-то. И это связано с этим неладным луфарем? — не унимался Лёвкин отец.
— Не-а, не связано, — Тарас первый раз за весь разговор взглянул в глаза доктору.
— Тогда что? Ладно. Лёва признался, что обидел тебя, но не говорит, как. Я должен знать! — настаивал Николай Андреевич.
— Зачем? — вдруг выпалил Тарас. — Ведь все закончилось.
Доктор внимательно смотрел на Тараса, который теперь не отводил взгляда.
— Возможно, ты прав, — наконец проговорил он. — Надеюсь, мой сын однажды наберется смелости и расскажет все сам. Но я должен тебя осмотреть, ты долго пробыл в холодной воде.
Купание вообще никак не отразилось на здоровье Тараса, и доктор, поразмыслив, пришел к выводу, что жизнь в Крыму, на побережье, закалила детский организм. Тарас все больше нравился Николаю Андреевичу, он был доволен, что они с Лёвкой дружат. А подрались, — так какая мальчишеская дружба без драк.
Лёвка и остальные пацаны никогда больше не касались того, что произошло в тот день на берегу, и, казалось, все забылось и никто особо не замечал, что Тарас стал больше времени проводить в море, где-то на скалах или в труднодоступных бухточках, которых полно в районе Гурзуфа. Тарас не обижался, просто ему было неинтересно с людьми, больше тянуло к дельфинам и рыбам. А с Лёвкой? С Лёвкой они — приятели. Этого достаточно.