Ратников С. Школота 16+

Журнальный гид

Ратников Степан Александрович. Родился 22 сентября 1982 года в Красноярске. В 2006 году окончил факультет филологии и журналистики Красноярского государственного университета. Профессиональный журналист, работал как на телевидении, в печатных изданиях, так и в пресс-службе хоккейного клуба. Прозаик, автор нескольких книг прозы. Член Союза писателей России (с 2014 года). 

Ратников С. Школота : Роман // Наш современник. – 2022. - № 9/11.

Сюжет книги основан на реальных событиях, автобиография. Посвящается всем, кто помнит советскую школу, ностальгия накроет с первых страниц. Школьник учится жить, набивая шишки, пускаясь в авантюры и получая нагоняи. На дворе 90-е года, все еще только начинается.

Предлагаем вашему вниманию отрывок из романа:

Брат перестал ворочаться на диване только ближе к полуночи. А сестра на втором ярусе кровати, прямо надо мной, затихла уже давно.

«Самое время», – решил я, не в силах больше ждать.

Отодвинув одеяло к стенке, аккуратно встал, открыл дверь, находившуюся от меня на уровне вытянутой руки, и бесшумно вышел из детской. На несколько секунд замер в коридоре, прислушиваясь, никто ли не проснулся. Кроме старенькой «Бирюсы», противно дребезжавшей на кухне, – ни звука.

«Кажется, спят, – подумал я. – Пора! На позапрошлой неделе никто ничего не заметил, не узнал, и сейчас тоже всё получится».

Осталось самое сложное: доползти до родительского шкафа, открыть его, нащупать пакет с конфетами, как-нибудь развязать, зачерпнуть из него как можно больше, замаскировать улики, закрыть шкаф и тихонечко вернуться к себе в кровать.

Я осознавал, что дверь в зале скрипучая. Нащупав в темноте ручку, сжал зубы, прищурил правый глаз и сделал резкое, но едва уловимое движение рукой вперёд. Только бы не разбудить родителей.

Чёртова тряпка! Отец частенько подсовывал её между дверью и косяком. Чтоб постукиваний из-за сквозняков не было.

Кусок материи рухнул на пол, а вместе с тем и моя надежда на благополучный исход. Казалось, шлепок был настолько звучным, что мог проснуться весь дом. Но у страха глаза велики. Ни в зале, ни в детской никто не шелохнулся.

Через полминуты меня перестало колотить. Я опустился на четвереньки, чтоб стать ниже родительского ложа, расположенного слева от входа в зал. Медленно-медленно, с отвисшей челюстью, периодически покусывая нижнюю губу, пополз к заветному шкафу.

Половицы поскрипывали, а отросшие на ногах ногти предательски цеплялись за потёртый палас. Приходилось замирать на месте и, всё ещё дрожа, всякий раз прислушиваться, не проснулись ли отец с матерью. Они были в паре метров от меня. Обошлось.

Временно обошлось. Дверца шкафа, когда я уже почти полностью открыл её, издала жутчайший звук. Отец закряхтел во сне и начал переворачиваться.

Хищник явно почуял жертву, и теперь-то ей точно не жить. Но меня, в ужасе схватившегося руками за голову и упёршегося ею в пол, никто не окликнул и не тронул. Только старые механические настенные часы, которые отец почти каждую неделю, матерясь, заводил, издавали едва различимое: тик-тик-тик-тик-тик…

Коленки ещё долго тряслись, в горле пересохло. Отдышаться и довести начатое до конца? Или бросить всё и – обратно в кровать? Пожалуй, второе. И без того натерпелся.

Но дверь шкафа… Дверь этой старой развалины так и останется открытой? Если закрывать её, то она снова скрипнет. Это как пить дать. А раз уж такое дело, то лучше рискнуть и добраться до желанной цели.

И я добрался. Посреди полотенец и, кажется, одеял нащупал пакет, очень туго завязанный. Проткнул его пальцем, сделал дырку побольше. Загрёб горсть конфет, наощупь определив, что мне, увы, снова достались карамельки. Другой рукой – ещё горсть. Потом небрежно отодвинул пакет с оставшимся содержимым чуть в сторону, вместе с тряпьём, кулаком подмял всё это поглубже, покосился на спящих родителей, выдохнул, подставил ногу под дверь, резко закрыл её, стиснув зубы от лёгкой боли, и, выждав ещё несколько секунд, уже на цыпочках отправился обратно в комнату.

После каждого шажочка, на мгновение застывая, поглядывал в сторону родительской постели. Когда уже почти вышел из зала, из руки выскользнула одна конфета. К счастью, она приземлилась мне на ногу, издав едва уловимый звук. От неожиданности я, конечно, вздрогнул. Однако вселенского страха уже не было. Даже подобие смелости появилось: если родители до сих пор не проснулись, то теперь и подавно нечего бояться.

Неуклюже подцепив упавшую конфету большим и указательным пальцами ноги, я добрался до детской, слегка приоткрыл дверь, убедился, что брат с сестрой спят, вошёл в комнату, приподнял матрас и запихал под него всю добычу.

Можно было успокоиться. Когда пропажу обнаружат, обвинять меня станет уже поздно. Ничего не докажут. Ночная миссия удалась. Не зря же отец называл меня башковитым не по годам.

Лёжа на спине и скрестив ноги, я, донельзя довольный, уплетал конфеты одну за другой, непрерывно ублажая бугорки на своём языке. Фантики возвращал под матрас.

Всё оказалось не так плохо, как представлялось там, в тёмном и враждебном зале. Дрянных карамелек и впрямь было многовато. Но мне попадались и «Раковые шейки» с «Гусиными лапками», которые я обожал. Даже пару шоколадных конфет посчастливилось слопать. И несколько относительно мягких ирисок.

«Дверь в зале! – внезапно всполошился я. – Совсем забыл про неё. Встать и закрыть? Или… – Повернувшись на бок, я уставился на дверь в детской, за которой уже разыгрывались лёгкие сквозняки, порождённые оставленными на проветривание форточкой на кухне и балконом в зале. – А если вдруг… Хотя… Пускай всё так и будет. Не хочу вставать. Она сама могла открыться».

Успокоив себя такими мыслями, снова сунул руку под матрас и нащупал очередную конфету. Улёгся поудобнее, развернул фантик, непроизвольно посмотрел в сторону окна и, собравшись уже закинуть карамельку в рот, обомлел. Из-за спинки кровати на меня глазел брат. Буквально таращился. Разве что глаза не светились.

Утром меня, не выспавшегося, разбудил отец.

– Ты понимаешь, что эти конфеты мы купили для вас троих? – злобно произнёс он, избежав словесных прелюдий. – Тебе не стыдно? Как собираешься сестре и брату в глаза смотреть после этого?

– Какие конфеты?! – попытался я изобразить удивление.

– Которые ночью спёр. И сожрал. Один.

– Спёр?! В смысле? Ничего я не жрал.

– Кого ты пытаешься обмануть? – схватил он меня за волосы, которые сам же отказывался стричь в погоне за модой. – Самый умный, что ли?

– Клянусь! Ничего я не брал.

Отец толчком руки спихнул меня со скомканной кровати. Потом резко стянул на пол матрас, порвав застиранное покрывало, зацепившееся за деревянное основание, и куча фантиков полетела на пол. Я хотел что-то возразить, но тут же получил затрещину и от обиды зашмыгал носом.

Отец выругался и пошёл на кухню, попутно громыхнув дверью в детской.

– Иди сюда! – крикнул он мне через пару минут. – Быстро!

Трясясь в разы сильнее, чем минувшей ночью, в ходе своей тайной операции, я поплёлся на кухню, шаркая ногами. Даже очки с перепугу забыл надеть.

– Быстрее! – уже неистово заорал отец и впился глазами в меня, только-только вышедшего из-за угла. – Шевелись давай!

– Я… Я больше… Папа, я больше не буду… Честно.

– А вот это мы сейчас и узнаем. Садись.

Он вытянул вперёд кулаки. Прямо перед моим носом. Разжав их, показал мне две белые таблетки.

– В одной руке у меня яд, – сказал он с пугающим хладнокровием, – в другой руке аскорбинка. Выберешь яд – до первого класса школы не доживёшь. Если аскорбинка попадётся, то тебе повезло. И тогда будем считать, что это хоть и не первое твоё воровство, зато последнее, и что на Новый год ты уже точно сестру с братом не оставишь без конфет.

«Так он всё знает, что ли?» – удивился я, бросив взгляд на верхнюю полку невзрачного кухонного гарнитура, где рядом с тремя привезёнными из-за рубежа бутылками газировки, уже давно пропавшей, но донельзя манящей, находилась банка с быстрорастворимым какао, который я втихаря уплетал ложками в течение нескольких недель.

– Выбирай, – раздалось с некоторым равнодушием.

Я опустил глаза и слегка повернул голову в сторону, не в силах сдержать слёз.

– Выбирай! – теперь уже рявкнул отец, сверля меня взглядом и ни капельки не разжалобившись от моего беспрестанного хлюпанья.

До смерти напуганный, я всё-таки разревелся. А неожиданный удар кулаком по хлипкому кухонному столу окончательно меня надломил. Выхода не было: пан или пропал.

Отец тряс передо мной массивными ладонями, принуждая сделать выбор. Зарёванный, весь в соплях, я показал на его правую руку. Он сжал левую ладонь в кулак и опустил её. Пальцами другой призывно ткнул мне в грудь.

Дрожащей рукой я взял таблетку неизвестного происхождения. Почти сразу уронил её на пол. Неуверенно поднял и, продолжая ныть, тут же уронил снова.

– Жри! – зарычал отец. – Ну! Чего медлишь! С конфетами же ты легко справлялся. А тут всего лишь маленькая таблетка. Быстро жри, говорю, пока тебе её в глотку не запихали…

Закатываясь в истерике, проклиная в уме и отца-узурпатора, и брата-предателя, и свою рискованную ночную миссию, я всё-таки затолкнул таблетку себе в рот. И проглотил её, едва не задохнувшись от сдавившего грудь ужаса. Отец сразу же встал со стула и, не смотря на меня, без лишних слов, будто ничего не было, ушёл в зал.

Я ревел ещё минут десять, упёршись лбом в заляпанный стол. Ни о чём не думал: ни о последствиях, которые могла таить в себе проглоченная таблетка, ни о сложностях, поджидавших меня, шестилетнего пацана, в дальнейшей жизни, не шибко-то сахарной. Ничего не хотел: ни материнских утешений, ни отцовских извинений, ни проклятых конфет. Просто ревел, уйдя в себя.

В те мгновения более несчастного человека на свете быть не могло.

Хотелось сбежать из дома. Без оглядки. Примерно так же, как двумя месяцами ранее, в начале мая восемьдесят девятого, поступил советский хоккеист Александр Могильный.

Правда, новоиспечённого чемпиона мира наверняка ждали в Штатах и сулили счастливое будущее. А я, незадачливый дивногорский воришка, не был нужен даже собственному отцу, готовому разделаться со мной из-за каких-то конфет, которые были не такими уж и вкусными.