Прыгунов Л. Чудеса 16+

Журнальный гид

Лев Прыгунов – актер, заслуживший звание советского Джеймса Бонда, так как неоднократно снимался в иностранных картинах, играя «русских злодеев». К своим 76 годам этот человек успел принять участие в создании свыше 100 фильмов и сериалов. В последние годы его нечасто удается увидеть в кадре, потому что львиную долю времени лицедея съедает другое увлечение – живопись и литература.

Прыгунов Л. Чудеса : Автобиографический роман // Звезда. – 2023. - № 4. – С. 16 – 122.

В том, что таланты Льва Прыгунова разносторонни, давно уже убедились его многочисленные поклонники. Это уже не первая публикация в журнале, и все они вызвали положительный отклик читателей. Что может быть интересней автобиографии актера, чье знакомство и дружба с интереснейшими людьми нашли отображение на страницах романа «Чудеса». А легкость слога и захватывающие подробности не дают оторваться от книги ни на минуту.

Предлагаем вашему вниманию отрывок из романа:

Во время войны мы жили в Алма-Ате в маленьком домике, построенном моим отцом как временное жилье, — он собирался строить большой, настоящий дом, но война этому помешала. Мама работала в двух школах, и одна из них находилась примерно в километре от нашего домика. Школу и наш дом разделяло большое клеверное поле, и, когда мама задерживалась на всяких собраниях до самой ночи, я всегда сидел у окна и ее «высматривал». Однажды ночью я, ожидая маму, слегка подвинул оконную занавеску, чтобы лучше видеть дорожку из школы, и занавеска попала прямо на огонь «коптилки». Занавеска мгновенно вспыхнула, и огонь перекинулся на штору, которая тоже загорелась. Мне было три года, сестре — пять. Я очень испугался, побежал в спальню и там залез под кровать. Сестра тоже испугалась, но схватила на кухне кружку и стала бегать и поливать водой из кружки угол комнаты, охваченный огнем. На наше счастье, каким-то чудом мимо нашего дома (почти в полночь!) проходила мамина знакомая. Она вбежала в дом, схватила с кровати одеяло и успела сбить пламя, которое уже прихватило стену и потолок. А ведь стена дома, просушенная летней азиатской жарой, всего через каких-то две минуты вспыхнула бы, как порох, и никакое одеяло не смогло бы остановить убийственное пламя.

Был в моей жизни еще один пожар, который тоже чудом не закончился трагедией. Зимой в 1959 году, когда я учился на первом курсе театрального института в Ленинграде, меня пригласил мой друг художник Кид Кубасов, который учился на курсе Н. П. Акимова, поехать на зимние каникулы к себе на родину — на Кольский полуостров в город Мончегорск. К нам приехал наш третий друг, тоже художник, и уже в Мончегорске мы решили идти на лыжах (80 км!) в Волчью тундру на озеро Вайкес. Кид где-то раздобыл карту 1937 года (он утверждал, что с тех пор в этих местах не ступала нога человека), три пары лыж, ижевскую двустволку 16-го калибра, патронташ с патронами, двойную (сшитую из двух) палатку и железную печку с трубой. Словом, хорошо подготовившись (у нас еще было шесть бутылок водки!), рано утром в кромешной тьме полярной ночи мы отправились в экспедицию. Прошли первые тридцать километров (весь день ветер дул нам в лицо), и я вдруг почувствовал невероятную и какую-то блаженную усталость. Мороз для этих мест был небольшой — градусов 20 ниже нуля; я лег в сугроб и заявил, что дальше не пойду, пока не высплюсь. Я никогда в жизни не чувствовал подобного счастья! Кид буквально пинками заставил меня встать и дал мне выпить «пару глотков» водки. Я одним залпом выпил половину бутылки и должен сказать, что вкуснее той водки я никогда ничего не пил. Как потом объяснил Кид, в тундре наступает так называемое сахарное голодание, люди теряют рассудок, засыпают и больше никогда не просыпаются. А он забыл взять с собой сахар. А в водке, как я понял на себе, сахар есть! На наше счастье, мы вскоре подошли к последнему жилью в тундре — бараку лесорубов, где нас очень радостно встретили здоровые и незамысловатые ребята (мы выставили две бутылки водки!). Весь следующий полярный день мы шли против ветра по озерам и болотам Волчьей тундры и к ночи уже были на мрачном берегу озера Вайкес. Очень грамотно на большую подушку из еловых веток поставили палатку, нарубили дров, установили и растопили печь, и все это происходило под фантастическими сполохами полярного сияния, и даже Кид признался, что за всю его жизнь на Севере он ничего подобного не видел — «аж страшно»! Мы залезли в нашу двойную палатку, и я сам закрывал ее полог — одну палатку на деревянные пуговицы, а другую на завязки. Мы выпили втроем бутылку водки и мгновенно уснули. Первым «дежурил» Кид, и я проснулся как раз на вторую (свою) смену дежурства. Кид спать не хотел, мы с ним болтали, читали стихи, печка горела исправно, в палатке было душно и жарко, мы разделись до нижнего белья, и я не заметил, как уснул. Проснулся от удушья и яркого пламени прямо перед глазами. Вскочил и, рванувшись ко входу в палатку, руками наткнулся на раскаленную печку — она перевернулась, и, казалось, все загорелось. Я подскочил к пологу палатки и одним рывком разорвал все пуговицы и застежки. И это было чудо! Как только я выскочил из палатки, она вспыхнула, как факел, — первым выпрыгнул, словно мячик, Кид, а уже второго художника мы спасли — просто стянули с него горящую палатку. Больше всех пострадал я: у меня были сожжены ресницы, брови и до самых корней все волосы на голове, ладони походили на два кровавых бифштекса, на лбу надулся гигантский волдырь, да еще мое пальто, лежавшее рядом с печкой, сгорело ровно на треть. Мороз был уже за тридцать, пять часов утра, и у нас началась истерика. Мы хохотали до слез, потому что никак не получалось разжечь костер, чтобы согреться и приготовить что-нибудь на завтрак. Пробовали оторвать кусок от оставшейся палатки, и… никто не смог! Друзья пытались повторить мой «подвиг» на той части полога, который не был разорван, — то же самое! В конце концов подожгли саму палатку, устроили кое-как костер, попили чаю и пошли на лыжах домой. Нам невероятно повезло: ветер все время дул в спину, и мы, ни разу не останавливаясь, не говоря друг другу ни слова, шли в Мончегорск ровно сутки. На следующий день в пять часов утра, еле передвигая ноги с лыжами, мы вошли в город.