Муравьева И. Грешница 16+

Журнальный гид

Ирина Муравьёва – известная русская и американская писательница, публицист, редактор, литературовед, автор любовных романов. В 1987 году Муравьёва опубликовала первое художественное произведение «Ляля, Наташа, Тома». Рассказ был хорошо принят публикой. Ее произведения печатают не только российские, но и зарубежные издательства. В начале двухтысячных Ирина Лазаревна опубликовала первый роман «Веселые ребята». . В 2009 году роман «Любовь фрау Клейст» был удостоен премии «Большая книга», а через два года «День ангела» стал одним из претендентов на Бунинскую премию. Многие произведения писательницы удостоены хвалебных отзывов

Муравьева И. Грешница : Повесть // Знамя. – 2023. - № 7.- С. 7 – 60.

Неважно, какой ты уродился, важен характер, которым  тебя наградил Бог. Эта истина положена в основу повести.  У Муравьевой все женские героини обладают непростым характером и, следовательно, судьбой. Но персонаж еврейки Аделы выделяется из этого списка. Ее железный характер подошел бы полководцу, а бешеную натуру никому не удалось смирить.  Жизнь Аделу не баловала, но испытания она не замечала, кроила судьбу под свои желания, и преуспевала в этом. Людям, оказавшимся на ее пути, оставалось только смириться. Повесть читается на одном дыхании, - Муравьева не подвела своих почитателей.

Предлагаем вашему вниманию отрывок из повести:

Войны больше не было. Немцев прогнали, прогнали румын. Осталась родная советская власть. Базар был, однако, все тем же. Кур резали так, как Марат с Робеспьером своих неугодных сограждан: головку на плаху — и нету головки. Бежит по базару багровая курица, из шеи — кровавый фонтанчик.

Адела училась вокалу. И голос был дивным: богатый, густой. Вокруг говорили: «Дай Бог ей здоровья! Наверное, станет московской певицей».

В Москву и поехала Адела поступать в консерваторию. В Москве тогда жил ее брат. Его одноклассников, юношей сильных, веселых и добрых, почти не осталось. Одних, голых и исхудавших настолько, что кости темнели сквозь кожу, сожгли. Другие кричали по-русски «За Сталина-а-а!» и падали мертвыми. Но кое-кто выжил. И выжил родной брат Аделы. Потом тот же Сталин отправил его, инородца, валить русский лес на морозе. Отправил в Сибирь, но не в лагерь, а ссыльным. И брат голодал, яркой кровью плевался, однако не лег в эту ровную, струящимся снегом покрытую землю, а взял и женился. На маленькой, розовощекой Ревекке. Отец, мать, две дочки, включая Ревекку, приехали в эвакуацию. Встретили голодного брата Аделы. Как не подкормить? Подкормили, конечно. Он ел хлеб, который был сладок, как мед, и пил молоко от коровы Авдотьи. Ревекка смотрела, слегка улыбалась. Любви большой не было, но до любви ли? Он голоден был, и его накормили.

В конце концов, брат вместе с новой семьей приехал в Москву. Ревекка спала до полудня, а ночью писала сценарии, пьесы и сказки. Сказала, что жизнью готова пожертвовать во имя искусства. Родители горько вздыхали. Она уже взрослая женщина, замужем, пусть муж разбирается. Но муж, избегая капризов жены, сказал, что Адела, сестра, очень хочет учиться в Москве. Ревекка всплеснула руками от радости, а тесть, тихий, грустный, в атласной ермолке, подумав, сказал, что пускай приезжает.

Адела приехала. Надела красивое белое платье. Портниха, мадам Катарина, пошила, а ей ли, мадам Катарине, не знать, как ходят в столице! Ревекка взяла ее под руку с одной стороны, брат с другой, пришли на прослушивание. И тут разразился скандал. Адела в своем белом платье, с косою до талии, важно сидела, спокойная, как изваяние. Ее-то должны были точно принять. Она в этом не сомневалась. А рядом вертелись какие-то выскочки, бездарные, с очень высокими скулами. И тут вдруг одна, в темно-синий горошек, шепнула другой:

— А эта жидовка здесь что потеряла?

Возмездие грянуло сразу. Большая, белее, чем снег Буковины, Адела обрушилась на эту выскочку, и кровь этой выскочки в синий горошек окрасила жирно потертый ковер. Она избивала ее так, как будто она, эта выскочка, была виновата и в том, что сожгли друзей ее брата, и в том, что они — мама, папа, Адела — сидели почти год в подвале соседа, сапожника дядьки Богдана, который сказал:

— У меня не найдут.

Вызвали, разумеется, милицию. Два явно голодных и злых лейтенанта так топали и так скрипели ремнями, что звуки искусства, собой наполнявшие все помещение, немного притихли. Избитую под руки ласковым волоком втащили в медпункт, Аделу пинками загнали в машину. Брат вместе с Ревеккой схватили такси, помчались в погоню. В милиции брат изловчился: дал взятку. Аделу вернули в семью. А вечером брат посадил ее в поезд. Она была хмурая и отчужденная.

Ночами ей снились румыны и немцы, солдаты с овчарками, рельсы, вагоны. Потом эта, в синий горошек, ничтожество. Она просыпалась, стонала, скрипела зубами от свежих страданий. Ее красота между тем набрала всю силу свою, и мужчины, увидев Аделу, бросали дела и шли за ней следом. Они поджидали ее, напрягая скульптурные мускулы. Не смея дотронуться, тихо грубили. Они бесновались, она усмехалась, смотрела поверх их голов.

Весна наступила. Адела в своем белом платье бежала, боясь опоздать на сольфеджио. Ее догнал очень красивый военный. Сказал, что из Киева, в командировке. Глаза голубые, но наглые, лживые. Он взял ее под руку сильно и нежно. Сольфеджио было забыто надолго. Весна расцветала вовсю, разгоралась, уже появились прозрачные бабочки, порхали, блистали узорными крыльями. Адела с красивым приезжим военным встречались семь дней. Лежали в траве, наслаждаясь, любили, Адела, бывало, от радости пела. Потом он исчез. Вроде, в Киев уехал. А вскоре вернулся, с женой и детьми. Увидел Аделу в трамвае и спрыгнул. На полном ходу, как какой-то воришка.

Теперь, перестав спать ночами, Адела в застиранной, желтой сорочке сидела, глядела в окно на луну, обдумывала свою страшную месть. Она тихо входит к ним в комнату. Спят. Потом просыпаются, видят Аделу. Она вынимает из сумочки нож, закалывается у них на глазах. А то еще лучше. Приходит жена на базар, начинает себе выбирать, например, помидоры. Адела врывается с тем же ножом и тут же втыкает его жене в сердце. Жена с криком падает на помидоры. Хотелось, чтоб крови лилось очень много. И, главное, чтобы он страшно плакал. Рыдал на весь город и все чтобы слышали.

Но тут с ней знакомится Беня, бухгалтер. Лицо, как мешочек с мукой. Нос с горбинкой. Собой, правда, мелкий, и ей до плеча, однако настырный, горячий, веселый. Сперва преподнес букет белой сирени, потом очень розовый, газовый шарфик. Адела все губы себе искусала, пока не шепнула смущенному Бене:

— Хотите, пойдем с вами в горы гулять?

Конечно же, Беня хотел. Она привела его прямо в то место, где месяц назад громко пела от счастья. Трава была, кажется, даже примятой и все еще темного, страстного цвета. Адела легла и закрыла глаза. А Беня, пылая, лег рядом. Он был огорчен, что она уже женщина, и все поведенье ее, безразличное, с брезгливостью, как-то уж слишком заметной, его напугало. Но тело понравилось. Белее сметаны. Куда ни посмотришь, колечки, кудряшки, пушок сине-черный, жемчужинки пота. Лежит на траве, как картина в музее. Спустившись с горы, она, кажется, всхлипнула. Прощаясь, на Беню и не посмотрела.

А дальше пошли неприятности. Брат, живущий в Москве, но уже не с Ребеккой, а с девушкой, нежно любимой, часов в пять утра получил телеграмму:

«сестра отравилась не спрятали спички жива и беременная».

— Убью, — сказал брат молодым своим голосом. — Позор на весь город. Поеду, убью.

Утром, на следующий день, он, не дождавшись, пока пассажирский поезд остановится по-настоящему, спрыгнул с подножки и сломя голову побежал к родному дому, размахивая чемоданом с гостинцами. Мать сразу припала к нему, обхватила, а отчим, отец этой самой Аделы, весь трясся.

— Она сейчас где? — спросил брат, задыхаясь.

— Лежит третий день. И не ест, и не пьет.

Тогда он вошел в ее девичью комнату. Адела, завернутая в простыню, напомнила мумию.

— Адела! — сказал тихо брат. — Зачем ты поела коробку со спичками?

— Зачем я поела? — Она сорвала простыню. — Я жить не хочу! Вот зачем я поела.

И брови, густые, высокие, длинные, сломались на самой своей середине.

— Ребенка тебе сделал Беня?

— А кто же?

— Тогда вы поженитесь. — Брат распрямился.

Он был тоже очень высокого роста и тоже кудрявый, но волосы светлые. Адела внезапно вскочила, зажав рот рукой. Ее долго не было. Рокочущий звук шел откуда-то снизу, как будто Адела забилась под землю.

— В уборной она, — прошептал горько отчим. — Как только напомним про Беню, так рвота.

Брат быстро умылся, поел. Надел совсем новую, в клетку, рубашку. На звонком и душном от солнца трамвае доехал до места, где Беня работал. Какой-то невзрачный строительный трест. Рабочий день кончился, вышли бухгалтеры. Брат сразу же Беню узнал: слегка облысел, в нарукавниках, грустный. Брат сзади схватил его за нарукавник.

— Ну, что ж. Здравствуй, Беня. Ты помнишь меня?

— Ну, что ж. Здравствуй, Лейбл. Я помню тебя хорошо. Ты был меня старше, мы вместе учились.

— Ты, Беня, подлец. Я убью тебя, Беня.

— За что ты убьешь меня, Лейбл?

— Не знаешь? — У брата стеснило в груди. — Она же беременная! Ты не знаешь?

— А я здесь при чем? — спросил Беня тихо.

— А кто же при чем?

— Давай отойдем с тобой, Лейбл, немного. И я тебе все обьясню. Я не первый. Адела уже до меня была с кем-то.

— Ты врешь!

— Я совсем не вру, Лейбл.

Брат поднял глаза к темно-желтому небу. Нет, Беня не врал.

— Ты женишься, Беня?

— Женюсь. Ребенок ведь может быть все же моим. Но я не боюсь тебя, Лейбл, не думай.

И маленький Беня привстал на носки и стал ростом с брата. Потом зашагал прочь, немного шатаясь, как будто внезапно ослеп.