Волос Андрей. Персей 16+

Журнальный гид

Волос Андрей Германович — прозаик. Родился в 1955 году в г. Душанбе (Таджикская ССР). Окончил Московский институт нефтехимической и газовой промышленности им. И.М.Губкина. Лауреат международной литературной премии «Москва — Пенне» (1998), Государственной премии Российской Федерации за роман «Хуррамабад» (2000), лауреат премий «Русский Букер» и «Студенческий Букер» (2013) за роман «Возвращение в Панджруд» и др. Лауреат премии журнала «Дружба народов».

Волос Андрей. Персей : Роман / Андрей Волос // Дружба народов. – 2024. – С. 6 – 116.

Исторические романы нужно уметь писать так, чтобы читатель верил, что герой существовал, и даже был лично знаком с писателем. И Андрей Волос вполне обладает этим редким даром, у него прекрасное чувство времени. Но реально существовавший персонаж в романе «Персей» выведен им всего второй раз после таджикско-персидского поэта Рудаки из романа «Возвращение в Паджрунд».  Личность Бенвенуто Челлини давно тревожит умы писателей и режиссеров, вот и Волос показывает небольшой эпизод из бурной жизни великого мастера, а именно, создание скульптуры «Персей».

Предлагаем вашему вниманию отрывок из романа:

Мастерская Патрицио стояла в самом конце улицы. Однажды Бенвенуто заглянул к нему по пустяковой надобности и обратил внимание на его подмастерья.

Мальчик был строен, кудряв, чист лицом, хорошо улыбался, но при этом худ и бледен. Бенвенуто ещё подумал, не хворый ли.

Патрицио несколько раз его о чём-то спрашивал. Бенвенуто приметил: паренёк отвечает разумно, лишнего не говорит, но всё же с той проницательностью, что позволяет сказать чуть больше во избежание новых вопросов.

Постелив им скатёрку, поставив кувшинчик, стаканы и тарелку с сыром, он сел у окна за стол с какими-то бумагами.

Бенвенуто похвалил вино, рассосал кусочек сыра, невзначай завёл разговор о подмастерьях.

Патрицио вздохнул: сам знаешь, дельный подмастерье на вес золота.  Со стороны-то кажется, что работать с металлом и камнями куда как прибыльно, вот всякий и рвётся в ученики к ювелиру. «Верно, верно», — кивал Бенвенуто.

«Да только не у каждого руки из нужного места растут», — заметил Патрицио.

«Ну, — с усмешкой сказал Бенвенуто, — у тебя-то, я смотрю, хороший помощник».

Патрицио незначительно скривился: дескать, дело обстоит совсем не так гладко, как можно подумать.

Понизив голос, он сказал, что взял мальчика, снизойдя к слёзным просьбам его папаши. Но увы: толку большого не оказалось. Может быть, не всё так плохо, просто надо мальчишке чуточку повзрослеть. Ну а пока Патрицио приспособил его к бумажным делам, до которых сам не большой охотник. Бенвенуто знает эту мороку: расходные книги, письма клиентам… да мало ли всякой писанины.

А что до подмастерьев, ему обещали одного постарше, смышлёного и рукастого. На следующей неделе придёт на смотрины. Ладно, будет двое… прокормит как-нибудь и двоих.

— И что же, у него правда хороший почерк? — безразлично спросил Бенвенуто.

— Микеле, душа моя! — окликнул Патрицио. — Покажи-ка нашему уважаемому гостю какую-нибудь свою писульку!

Микеле принёс исписанный лист. Бенвенуто похвалил, мальчик зарделся.

Через день Бенвенуто пришёл снова.

Патрицио не стал ни упираться, ни набивать цену: тут же согласился уступить парня — и даже, как показалось Бенвенуто, с облегчением.

Микеле переехал к нему. Некоторое время Бенвенуто не мог на него нарадоваться. Даже удивлялся, почему такая простая мысль не пришла раньше.

Прежде ему приходилось отрывать время от работы, и его записки двигались чрезвычайно медленно, — именно по той причине, что обычно у него не находилось на них досуга.

Теперь же он спокойно занимался своими делами, сосредоточиваясь на замыслах, резцах и материале, а то, что при этом между делом вспоминал и наговаривал, Микеле записывал красивым почерком в толстую тетрадь.

Фелиса поначалу не одобрила выбор Бенвенуто. Несколько раз саркастично интересовалась, зачем хозяин подобрал этого малолетнего старичка. Какой от него в доме прок?

В пререкания Бенвенуто не вступал, сам же не переставал удивляться разумности мальчика. Казалось бы, откуда, — едва исполнилось четырнадцать…

Что же касается здоровья, то скоро Микеле окреп, распрямился и уже через полгода стал, на взгляд Бенвенуто, самым красивым юношей в округе.

Бенвенуто невольно любовался им, баловал, одевал так, как если бы мальчик был ему родным сыном.

Фелиса тоже сделалась к нему благосклонней.

Время от времени Микеле хаживал благодарить прежнего хозяина: дескать, спасибо, маэстро Патрицио, что отпустили меня к маэстро Бенвенуто. Женевра, жена Патрицио, бывшая лет на двадцать моложе мужа, всякий раз игриво спрашивала: «Мышонок, что ты сделал, чтобы стать таким красавцем?» — когда он жил у них, они, видите ли, вместо того чтобы кормить мальчишку как следует, звали его мышонком.

Микеле серьёзно отвечал: «Мадонна Женевра, это мой новый хозяин Бенвенуто сделал меня таким: не только значительно красивее, но и гораздо добрее».

И всё было хорошо, но однажды Микеле надавал злых колотушек другому ученику, мальчику на два года его младше.

Вернувшись домой, Бенвенуто застал ребёнка в слезах. Начав допрос, услышал, что старший прибил его без всякой причины.

Виновник происшествия стоял, опустив голову и кусая губы.

— Дело не в том, с причиной или без причины, — хмуро сказал Бенвенуто. —  Я сейчас в этом разбираться не буду. Одно скажу: чтобы впредь ты в моём доме никого больше пальцем не трогал. Не то узнаешь, как могу тронуть я!

Если бы парень и дальше молчал, всё бы этим и кончилось.

Однако Микеле вздумал умничать: смело отвечал хозяину, да ещё со свойственным ему остроумием.

Бенвенуто вскипел и учинил наглецу самую жестокую выволочку.

Но ещё хуже было то, что, когда Микеле вырвался из хозяйских рук, он без плаща и шапки выбежал вон — и пропал.

Просто пропал!..

Два дня Бенвенуто ума не мог приложить, куда он делся. И волновался, и нервничал, и корил себя за несдержанность. В конце концов, что такого Микеле сказал? Конечно, лучше было бы ему не распускать язык… А ему самому руки распускать — лучше?.. Ох, как неловко получилось!.. Где же он?.. Что с ним?..

На третий день в мастерскую заглянул дон Дьего, испанский дворянин. Бенвенуто с готовностью исполнял кое-какие его заказы, дон Дьего восхищался искусством Бенвенуто, и время от времени они проводили часок за стаканом вина и дружеской беседой.

Однако в этот раз дон Дьего пребывал явно не в своей тарелке. Неловко запинаясь, он сообщил, что пришёл не по своим делам, а по просьбе маэстро Патрицио: известить Бенвенуто, что Микеле вернулся к прежнему хозяину. И не мог бы Бенвенуто отдать шапку и плащ, а то несчастному совершенно не в чем выйти на улицу.

Бенвенуто остолбенел. Шапку и плащ! Это что же, он может так бессовестно его бросить?! Только шапку отдай?! А больше ничего не нужно?!

— Вот как! — угрюмо пробормотал он. — Ну что же… Я вам так скажу, дорогой дон Дьего. Это правда, от Микеле три дня ни слуху ни духу. Но чтобы он вернулся к Патрицио! — о таком я и подумать не мог. Кроме того, если бы Патрицио сразу передал, что Микеле ушёл к нему… Но он трое суток не изволит сообщить, что у меня больше нет помощника! Это как, дон Дьего?

— Не знаю, маэстро Бенвенуто, — пролепетал дон Дьего.

— А ведь мы с Патрицио твёрдо договорились, — вкрадчиво сказал Бенвенуто, глядя на него почти с нежностью. — Я заплатил отступные, и Микеле законно стал моим подмастерьем. А мой подмастерье не может снова жить у Патрицио. Пусть делает что хочет, но, чтобы там и духа его не было!

Слушая, дон Дьего то крутил в руках шляпу, то теребил манжеты. Пару раз открывал рот, но так и не осмелился ничего сказать и в конце концов ушёл, сердечно простившись.

Однако на следующий день он, ещё более смущённый, явился снова. Маэстро Бенвенуто, поверьте, Патрицио не хочет ничего плохого, он всего лишь просит вернуть платье Микеле, а то бедняге буквально нечего надеть…

— То есть он ещё там?! — взревел Бенвенуто, когда к нему вернулся дар речи. — Синьор Дьего, вот что я вам скажу! Я не видел никого щедрее и порядочнее вас. А этот Патрицио — бесчестный нехристь! Вероятно, он сошёл с ума, что снова присылает вас с такими поручениями. Так или иначе, передайте ему следующее. Если он сегодня же не приведёт ко мне Микеле, я его убью. Времени у него — до той поры, когда зазвонят к вечерне. Равно скажите и Микеле: если он в тот же час не уйдёт от Патрицио, я сделаю с ним не многим меньше того, что уготовано прежнему хозяину!

Добродушный Патрицио не ожидал такого поворота, рассчитывая, вероятно, на какое-то иное, более человечное к себе отношение. Он ведь и правда не хотел ничего плохого, кто виноват, что так получилось!..

Но когда дон Дьего передал слова Бенвенуто, Патрицио с необыкновенной ясностью осознал, на краю какой бездны очутился. Ломая пальцы, ювелир причитал, что проклинает тот день и час, когда совершил роковую ошибку. Но кой толк теперь в его проклятиях! — что бы он ни сделал для исправления, Бенвенуто всё равно лишит его жизни!..

Испуганный Микеле сбегал за отцом. Разобравшись в сути дела, маэстро Марино посоветовал Патрицио поступить именно так, как было велено.

«Нет, нет, я не пойду! — отвечал Патрицио, едва не плача. — Вы не понимаете, он просто сумасшедший! Теперь-то я понимаю, что от таких лучше держаться подальше! Но разве мог я знать, когда заводил знакомство, чем оно в итоге обернётся? А оно вон как повернулось: так повернулось, что ни в чём не повинному Патрицио придётся покинуть этот мир!..»

Ломая пальцы и стеная, он умолял Микеле пойти к Бенвенуто с отцом.  И передать, что Патрицио тоже бы, конечно, явился, но он лежит без памяти в смертельной горячке и, по всей вероятности, скоро сам по себе, без какого-либо содействия этого зверя Бенвенуто, отдаст Богу душу.

Маэстро Марино мягко возражал. Дон Дьего соглашался с маэстро Марино и тоже уговаривал Патрицио. ««Я совсем не уверен», — говорил дон Дьего, — что дело и впрямь дойдёт до смертоубийства. Но если ты оставишь нас, выйдет очень большой скандал. Бенвенуто ведь именно так велел тебе: лично привести к нему Микеле, а не отправить парня с кем-то другим. Послушай, нас, Патрицио! — настаивал дон Дьего. — Не бойся! Я пойду с вами! В случае чего я стану на твою защиту!»

Когда до благовеста осталось совсем немного времени, Патрицио поддался уговорам, и они выступили всем обществом.

Между тем Бенвенуто в кольчуге и с оружием расхаживал по мастерской, прислушиваясь, не раздался ли уже первый удар колокола.

В двери постучали.

Первым вошёл раскрасневшийся дон Дьего, за ним Микеле, следом маэстро Марино, последним — трясущийся Патрицио.

Бенвенуто смотрел на них мертвящим взглядом гнева.

Патрицио пролепетал:

— Бенвенуто, вот я привёл вам Микеле!.. Клянусь, я случайно задержал его!..  Это получилось нечаянно, я совсем не хотел вас обидеть!

Тут вступил и Микеле.

— Хозяин мой, простите меня! — сколь можно проникновенно и почтительно сказал он. — Позвольте мне остаться! Я буду делать всё, что вы мне прикажете!..

— Ты хочешь доработать условленный срок? — хмуро спросил Бенвенуто.

— Нет! — ответил Микеле. — Я хочу никогда больше с вами не расставаться!

Бенвенуто помолчал, опустив голову. Потом со вздохом обернулся и хмуро сказал ученику, которого недавно прибил Микеле:

— Пьетро, милый!.. подай-ка мне тот свёрток… Вот, Микеле. Здесь всё платье, что я тебе дарил. Шапка и плащ тоже. Возьми — и вместе с этим получай свободу. Иди куда хочешь. Ты мне больше не нужен.

— Вот тебе раз! — изумился дон Дьего.

— Но почему?! — плачуще воскликнул Микеле.

Бенвенуто молчал, Микеле плакал, дон Дьего разводил руками, маэстро Марино твердил, что не встречал более благородного человека, чем Бенвенуто, и если б  на склоне лет не увидел воочию, никогда бы не поверил, что такие вообще бывают на свете!..

Бенвенуто всё ещё не понимал, кто это такой.

— Хозяин, это же маэстро Марино, мой отец! — воскликнул Микеле. — Видите, как он вас умоляет!

— Ах отец!.. Простите меня, маэстро Марино, я сразу не уяснил. Ну что ж… Ладно, маэстро Марино. Ради вас я возьму его обратно.