Ирина Пичугина. Тонечка и Гриша 18+

Журнальный гид

Ирина Пичугина родилась на Урале в песенные шестидесятые. Эмоциональный подъём тех лет остался у нее на всю жизнь. Выучилась на преподавателя иностранных языков в Московском государственном педагогическом институте иностранных языков имени Мориса Тореза (МГПИИЯ), работала преподавателем вуза и переводчиком при Академии наук СССР. Однако призванием оказалась химия. Самостоятельно выучившись на технолога, доросла до заместителя директора по производству лакокрасочных материалов. В свободное время пишет рассказы, повести и стихи. Печаталась в общероссийских сборниках прозы и поэзии, газете «Завтра», на литературных сайтах.

Ирина Пичугина. Тонечка и Гриша : Роман / Пичугина Ирина // Наш современник. – 2025. -  № 5/6. 

Радости и беды ушедшей эпохи, семейные предания и воспоминания, все это отражено в лиричном, несмотря на задокументированные ужасы войны, романе. Жизнь без прикрас от первого лица. Великая любовь Тонечки и пограничника Григория выдержала все, став лишь сильнее.

Предлагаем вашему вниманию отрывок из повести: 

Страшно далеко отсюда, в столицах, кипит политическое варево.

Грозовою тучей ходят по казацкой слободе слухи о неминучей войне с кайзером, царём немецким.

Но в семье Екатерины и Степана Терченко – своё событие, много для них важнее. Родилась дочь –  Антонина. Появилась на свет 14 июня 1914 года, чуть опередив начало Первой мировой.

Отец новорождённой Степан Петрович человеком слыл примечательным.

Был он родом из семьи первых казаков-переселенцев.

Пётр, отец его, обладал весьма даже немалым состоянием. Но и страшным гордецом был к тому же. Крутенёк нравом. Имел Пётр большой дом во Владивостоке и затейливую, из белого камня сложенную, дачу у далёкого тёплого Чёрного моря. Выслужил личное дворянство и приобрёл себе двойную фамилию – Терченко-Рябов.

Вся семья была покорна его воле, но однажды сын его старший Степан стукнул кулаком по столу и в сердцах покинул отчий кров.

Ушёл. Навсегда.

Супротив воли отца женился Степан по великой своей любви на огневой красавице, казачке из простых Катерине Беловой.

Пётр же в гневе лишил непокорного сына наследства, да и знаться с ним перестал. Теперь, заприметив на улице Степана с семьёй, отец переходил на другую сторону. Даже не смотрел на сына.

Пришлось Степану дальше самому жить, своим умом.  К счастью, был он человеком образованным, очень даже знающим и рассудительным к тому же. Так что его с радостью взяли проводником на КВЖД. Восточную железную дорогу начали строить ещё в 1898 году и ведут всё дальше и дальше в китайские края. Не останавливаются.

Часто, очень часто бывает теперь Степан в отлучке. Ездит с составами в Китай.

И каждый раз поражается чудесам. Сказочным природным ландшафтам – богатству выдумок незримого, вездесущего Творца, вознёсшего к облакам эти кручи, расстелившего, как скатерти-самобранки, эти луга и поляны, щедрой рукой рассыпавшего вековые вечнозелёные леса и живописные долы… Красота-то какая!

А ещё восхищается Степан искусностью человека – дорожного строителя. Прорубил человек тело гор, вечной мерзлоты, пробурил тоннели, возвёл высоченные насыпи, чтобы спрямить рельефы местности.

Свистит-ревёт паровоз… Как червь, ползёт-извивается состав.

Еле вписывается в узкие теснины меж прорубленных сопок.

Ныряет в темень под сводами каменных утёсов, меряет вёрсты болотистой равнины…

Всё дальше и дальше идут-бегут рельсы, мелькают шпалы стучат колёса…

Вперёд-вперёд!

Где окончится дорога?

Может, и нет у дороги конца?

Катерина же живёт в посёлке возле пригородной станции Угольная. Живёт в своём большом доме среди целой слободы Беловых – родных братьев, сестёр, двоюродных и троюродных, дядьёв и тётушек.

Вот уж и свои детишки пошли... Трое старших (Никита, Марья, Георгий), а затем и Тонечка, за нею – Таня и Люба.

Достойная должность Степана даёт возможность жить хоть и не роскошно, но безбедно. Семью уважают.

Первая мировая не затронула работников КВЖД – слишком важным был объект для всех. И Степан призван на войну не был.

А казаки-уссурийцы выставили на поля далёкой от них и чуждой русским войны конный полк шестисотенного состава, конный дивизион из трёх сотен и ещё шесть отдельных сотен.

Вот сколько собрали людей.

Храбро бились уссурийцы. Многие сложили буйны головы на европейских полях той войны, в грязи окопов, задыхаясь от немецких газов… Так далеко от родных дальневосточных мест.

Казак умирает, друзей умоляет: «Насыпьте курганчик земли в головах…»

Так сложили песню … В боях с немецкой кавалерией героями показали себя казаки! Немногие вернулись домой. А те, кто вернулся, пришли с Белой армией.

И дальше события на ранее неторопливое Приморье посыпались как из рога изобилия.

Завертелось, закрутилось колесо Истории.

В город прибывали войска, много войск. С ними вместе – немыслимые ранее порядки и страшные, потрясающие воображение слухи о сломе мирового трёхсотлетнего государственного устоя, о надвигающемся конце света...

И вот тем временем в сонном посёлке, на пригородной станции Угольная росла себе героиня нашей повести – Тонечка. Раньше, до начала угольной добычи, место это называлось «Разъезд 30-я верста». Но нашли уголь, открыли шахту, и стала теперь станция – Угольная.

Посёлок этот был заселён казаками довольно поздно. Раньше здесь жили только корейцы. Долина полуострова Муравьёва-Амурского, конечно, место весьма примечательное, но для первопоселенцев – не мёд и не сахар. Зажатая сопками, выходит долина к Амурскому заливу.

Бежит там речка Песчанка.

С востока над станцией Угольная и посёлком вздымается Синяя сопка. Высокая и непролазная. Летом стоит вся она в зелени кустарников, дальневосточных лиан и пихт. Растут там и приветливый лимонник, и колючий чёртов куст.

Вот уж воистину – чёртов куст. Высотой в два человеческих роста, всё вокруг оплёл плетями в острых колючках. Мимо так просто не пропустит.

Тонечка всем на свете интересовалась, выспрашивала мать.

– А отчего это – «чёртов куст», а иные говорят – «дикий перец»?

– «Чёртов куст» потому, что лезет, хватает тебя! Пока продерёшься мимо него, чёрта дикого, перечертыхаешься, всё платье порвёшь. А «дикий перец» –   потому, что корни его выкапывают и лечатся ими. Бають-то, ничем они женьшеню не уступают, – поясняла Катерина дочурке.

Мальчишки, старшие братья Тонечки, хвастали дома, что добирались до вершины Синей сопки. Говорили – поросла она колючими страшного вида то ли деревьями, то ли высоченными кустами.

– С вот такими колючками! Не хочешь, а заорёшь!  Насквозь прошивают!

И в доказательство своих слов пугали Тонечку страшными, крепкими и острыми древесными иглами. Тонечка визжала, а мать отвешивала мальчишкам по увесистому подзатыльнику, а сама посмеивалась над Тонечкой.

– Вот то-то же, орёшь! Так и зовут это дерево-то!  Отец баить, это «оралия», да ещё и «маньчжурская» в придачу. Она на гарях хорошо растёт.

Мать любила петь и рассказывать сказки. Тонечка особенно просила одну, про багульник. И коротка была та сказка, а чем-то задевала детское воображение.

– Сказывают тутошние корейцы, в незапамятные времена жили в этих местах две семьи. И крепко не любили они друг друга. А и какая меж ними обида, никто уже и не упомнит. Да вот родились в этих семьях день в день, час в час девочка и мальчик. Росли, по одним местам ходили и встретились раз весной. А как встретились, так и полюбились. Пришла пора жениться да замуж идти. Хотят они сказаться родителям, да родители им уже других подыскали. Решили молодые убежать и начать жизнь свою в чужом месте. Вот опять весна пришла, то и убежали они. А родные – следом вдогонку! Бегут молодые, споткнулась девушка, ногу поранила о камни, идти не может. А родные всё ближе, кричат, грозят! Поняли парень с девушкой, что им не убежать. Подхватил парень любимую на руки, да и шагнул с ней прямо с обрыва сопки.

– Нашей, Синей сопки? – с замиранием сердца спрашивала Тонечка.

– С нашей Синей сопки, – твёрдо отвечала мать Катерина.

– И упали они, разбились? – допытывалась Тонечка.

– И упали они на камни и разбились насмерть. А где их кровь пала на камни, где их тела упокоились, там вдруг поднялись кусты в розовых цветах. Увидели то родные, ужаснулись делам своим страшным и помирились навечно. А те кусты багульником прозвали. Девушку, слышь-ко, Ба Гул звали. Потому и цветы на сопках, те-то, наши, весенние, зовутся – багульник.

Так заканчивала мать сказку.

Задумывалась Тонечка.