Ханов Б. Развлечения для птиц с подрезанными крыльями 18+

Журнальный гид

Ханов Булат Альфредович - российский писатель, литературовед, литературный критик. Лауреат премий «Лицей» (2018) и «Звездный билет» (2018).

Окончил Казанский федеральный университет в 2013 году по специальности «Филология. Русский язык и литература в межнациональном общении». В 2016 году защитил кандидатскую диссертацию по теме «Советский дискурс в современной русской прозе». Работал преподавателем русского языка и литературы в средней школе. 

Публиковался в журналах «Дружба народов» и «Октябрь», в сетевых изданиях «Лиterraтура» и «Textura». В 2018 году Ханов стал лауреатом премий «Лицей», где занял 3-е место в номинации «Проза», и «Звездный билет».В 2019 году в издательстве «Эксмо» вышел роман Ханова «Гнев». Из книги «Птичий рынок (сборник)»: «Прозаик, лауреат премий «Лицей» и «Звездный билет», автор романов «Непостоянные величины» и «Гнев», а также повести «Дистимия». 

Ханов Б. Развлечения для птиц с подрезанными крыльями : Фрагмент романа / Б. Ханов // Дружба народов . – 2020 . - № 6 . – С.6 – 65.

Новый роман популярного талантливого молодого писателя о молодежи и для молодежи. Все пути юных и талантливых людей приводят в городок Элнет Энер. Цели у них разные, общее – желание общаться, найти человека, с которым будет комфортно и интересно. Страницы романа наполнены рассуждениями на вечные темы, очень умными диалогами. В журнале опубликован лишь фрагмент из романа.

Предлагаем вашему вниманию отрывок из романа «Развлечения для птиц с подрезанными крыльями»:

Все не любят прощаться, но некоторые хотя бы умеют это делать. Настя вот не умела.

Накануне отъезда она напоследок навестила бабушку и дедушку. Пока бабушка стряпала, Настя сидела рядом с дедом в спальне и притворялась, что тоже увлечена политическим ток-шоу. Приглаженный ведущий из числа тех, чьи лица примелькались на экране до такой степени, что стали гарантией пустословия, твердил о воле и решимости. Носовой платок безупречно выступал из его нагрудного кармана, и Настя поневоле задумалась, обладает ли болтун еще какими-либо чертами из джентльменского набора, помимо умения красиво одеваться. Может, он отключает мобильный на свиданиях. Или не просит в долг.
В конце передачи, когда камера взяла ведущего крупным планом, дедушка приподнялся на постели и произнес:

— Сейчас анекдот будет!
И правда, ведущий плутовато улыбнулся и сказал: 

— Семья рыбачит. Сын спрашивает у отца: «Почему твой поплавок стоит, а у дедушки лежит?» Раздается голос бабушки за спиной: «Знаешь, Сёма, когда дедушкин поплавок стоял, что он только не ловил!»

Настя поморщилась, а дед пояснил:

— Каждый раз анекдот рассказывает. Люблю этот момент.

Да уж, чтобы втянуть людей в свои политические разборки и навязать узколобое видение, эти не погнушаются ничем. Даже сексистским острячеством.

Недолго, буквально мгновенье, дед выглядел почти счастливым.

Тридцать лет назад он, подорвав здоровье на силикатном заводе, вышел на пенсию по инвалидности и с тех пор грозился умереть со дня на день. В последние месяцы старик одряхлел: заметно осунулся, бросил читать и играть в шахматы, прекратил исправно питаться, хоть и брился регулярно. Ноги ниже колен у него отекли так, что пухлые стопы напоминали стопы голема. Телевизор заменил дедушке окно в мир, поэтому шуткам про поплавок попросту не было альтернативы.

Постельный режим как пожизненный приговор.

К столу дедушка не вышел, и Настя обедала с бабушкой. Та сварила суп со щавелем и зеленым луком и пожарила картошку с грибами. Насте вновь досталось за убеждения.

— Отощаешь ведь там. Приготовят на всех уху или макароны с фаршем, а ты что будешь делать?

— Бабуля, мы уже договорились, кого с кем поселят. Моя соседка тоже вегетарианка.

— И подавно оголодаешь. Я уж и не представляю, что вы там сытного вдвоем намудрите.

— Чечевичную похлебку сварим.

— И долго вы протянете на чечевичной похлебке?

— Не скажи, бабуля, это великое блюдо. Неслучайно Исав первородство за нее продал, а не за баранью ногу, например. Хоть и был охотником, а все равно соблазнился вегетарианскими вкусностями.

Не оценившая шутку бабушка покачала головой. Будучи религиозной, она тем не менее не считала нужным навязывать внучке свою картину мироздания и не давала вовлечь себя в споры о Боге, тем более что все равно не могла противопоставить Настиным доводам ничего, кроме твердой убежденности в истинности Священного Писания и словах своего настоятеля.

Бабушка расспросила Настю о грядущей жизни в новом городе: о соседке, об общежитии, о магистерской программе, о президентской стипендии. Обе переживали, но по своим причинам: бабуля беспокоилась за бытовую сторону дела, а Настя — за то, не наскучит ли ей вызов. Она понимала, что говорит с бабулей на разных языках, и давно бросила затею свести эти непохожие языки к единому целому или хотя бы сблизить их.

Наверное, быть взрослой — это и есть в том числе отказаться от стремлений наладить вещи, которые наладить нельзя. 

По дороге домой Настя лелеяла робкую надежду, что с мамой удастся попрощаться правильно, раз уж с бабушкой и дедушкой не получилось.

Вместо этого мама закатила скандал. К приезду дочери она разворошила оба ее чемодана с не меньшим рвением, чем таможенник, доискивающийся до контрабанды в багаже подозрительного мигранта. Ради обыска мама раздвинула диван в гостиной. Белье, повседневная одежда, блузки, брючный костюм, тренч, полотенца — все смешалось. Даже уложенные в пакет книги громоздились теперь по соседству с содержимым косметички.

Как будто мама в отсутствие Насти трясла по очереди каждую книгу, рассчитывая, что из нее выпадет что-то кроме забытых там закладок и чеков.

Опережая возмущенный возглас дочери, мама воскликнула:

— Новую юбку ты мне, конечно, показать не удосужилась!

Чуть ли не в лицо Насти костлявый кулак сунул измятую юбку. Ту самую, где на черно-синем фоне высились черные силуэты городских зданий, над которыми парили черные же птицы. Настя не имела привычки заказывать вещи в интернет-магазинах, но в этом случае эффектный принт сразила ее наповал. Не отпугнула и цена.

— Чего молчишь?

— Я купила ее недавно и пока не надевала.

— То есть ты собиралась носить ее в Элнет Энере, когда я не увижу?

Настя почувствовала, что сейчас она закипит. Мама применила излюбленный прием, выдвигая надуманные обвинения и вынуждая тем самым Настю обелять себя. Вне зависимости от того, оступилась ли она по-настоящему или всего лишь не оправдала сверхъестественных маминых ожиданий.

— Скажи сразу, чем тебе не нравится эта юбка. Она закрывает колени, она не безвкусная, не вульгарная. Материал, в конце концов, хороший. Что тебя не устраивает?

— Ты на рисунок смотрела вообще?

Мама уставила палец на силуэт православного храма с венчавшим купол крестом.

— Ты будешь утверждать, что это не кощунственно?

— Мама, ты серьезно? Это типичный городской пейзаж. Вон и комплекс деловых зданий, и купол цирка виднеется.

— Ты мне зубы не заговаривай!

— Я и не заговариваю. Если б вместо православного храма там были сатанинские церкви с перевернутыми крестами, я бы еще поняла.

— Это кощунственно! Я не позволю моей дочери расхаживать в этом.

— Тогда сама и носи эту юбку.

Раньше бы Настя себе такое выражение не позволила. 

Не успевшая переодеться, она опять прыгнула в монки, перекинула через плечо синий рюкзак и покинула дом под оскорбления. Уже за дверью она размазала по щекам слезы и зашмыгала носом.

Интересно, протянул бы тот лощеный ведущей свой платок незнакомой девушке, если у нее слезы текли вместе с тушью? Положим, что да. Еще бы и помощь предложил. Верный способ запомниться участливым и благородным ценой пустякового вложения.

В гипермаркете через дорогу Настя купила овсяный йогурт и два злаковых батончика. Ужин состоялся там же, на скамейке за линией касс. На жующую девушку косились покупатели, разгружавшие свои тележки, а Настя, вытирая красные глаза, отвечала им сконфуженной улыбкой. Знакомьтесь, мол, я кролик, бегущий прочь от норы.

Мама не звонила.

Сделав круг по кварталу, Настя вернулась к своей пятиэтажке. В гостиной горел свет, поэтому Настя покаталась на качелях, прорезая тишину двора их монотонным скрипом. Несмотря на то что в сиденье не хватало доски, сейчас это не тяготило. Всяко лучше, чем мельтешить перед человеком, который тебя разве что не презирает. Улыбаться, угождать или, напротив, стараться быть незаметной. Какая разница, натягиваешь ты улыбку или нет, если в чужих глазах ты обладаешь нулевой степенью пригодности.

Сцена с юбкой не только вывела Настю из себя, но и озадачила. Мама и раньше поминала Бога, однако столь выпирающую набожность демонстрировала впервые. Не исключено, что под предлогом для ссоры пряталась ревность к уезжающей дочери и желание упрочить власть над ней.

Когда свет в гостиной погас и зажегся в спальне, Настя поднялась в квартиру. Светя телефонным фонариком, она в темноте сгребла вещи с дивана и переложила в кресло, чтобы упаковать завтра перед отъездом. Через стенку было слышно, как мама, укладываясь спать, нарочито шумит и вздыхает — еще один коронный прием по выставлению Насти виноватой. Она боялась, как бы мама не вышла среди ночи и не устроила бы напоследок шквальный разнос, на фоне которого все предыдущие померкли бы.

Да уж, попрощались как надо.

И кто теперь из них взрослый, если никто не настроен даже на подобие примирения?

Так ли уж важно тогда делить поведение на взрослое и детское, если одно от другого неотличимо? Что, если «взрослость» — не что иное, как грязный аргумент в споре, воображаемый признак, который спешат приписать себе те, кто ошибочно убежден, будто находится по ту сторону завышенной чувствительности и хронической незрелости?

Будильник, установленный на пять утра, выдернул Настю из постели. Она раскидала по чемоданам пожитки, утрамбовывая их чуть ли не ногой, чтобы уместились, и уже на лестничной площадке вызвала такси до автовокзала.

Юбку не взяла.

В такси Настя, прижав к груди портфель, вспоминала бессчетные унижения, которым подвергала ее мать. Она следила за профилями «ВКонтакте» и «Инстаграма», рассказывала об ущербности замужней жизни, записывала телефоны подруг дочери, и без того редких. И это не говоря о вспышках ярости, вызванных остатками пищи в раковине или прочими пустяками. Мама часто замахивалась в гневе, но никогда не била.

Наиболее отвратительным был осмотр тела: периодически она без предупрежде-ний велела раздеваться и разглядывала обнаженную Настю с видом ратолога или серпентолога — сухо, настороженно, с едва уловимой брезгливостью. Мама не сообщала, что она искала: порезы, засосы, синяки, татуировки, пирсинг. Насте, годами боявшейся спросить о смысле этой процедуры, иногда приходило в голову, что ее оценивают на предмет брака. Как блендер перед приобретением. Мама в роли придирчивого покупателя, сомневаясь в выборе, словно вынюхивала малейшие дефекты, чтобы отказаться от покупки и подтвердить этим собственные опасения.

Знала бы она, что Настя на самом деле утаивает.

Прождав полтора часа до первого рейса в Элнет Энер, она погрузила чемоданы в багажный отсек разваливавшейся «Газели». Усатый водитель в протертых джинсах и пропахшем табаком свитере желтыми пальцами отсчитал сдачу:

— Держите, девушка!

Зажав купюры в кулак и смешавшись, Настя юркнула в хвост маршрутки.

Обязательно ведь нужно подчеркивать гендерную принадлежность, никак без этого.

Молодой сосед, верзила в баскетбольной форме и с надетой задом наперед кепкой, начал знакомство издалека.

— Прикинь, в первый раз на футболе побывал, — поделился он. — На настоящем матче. Все не как по телевизору. С трибуны кажется, что обычные люди бегают. Как мы, короче.

Не обращая внимания, Настя распутала наушники.

— В гости к нам едешь?

— По работе.

Верзила на секунду остановил взгляд на лице Насти, на области рта. Должно быть, соображал, что с ней не так.

Это диастема, дружок. Щербинка между передними зубами, хоть и не портила облика Насти, оставляла двоякое впечатление. Кто-то находил это милым, кто-то смущался и, вопреки воле, отводил взгляд во время разговора. Сама Настя называла свою внешность кроличьей и не терялась при бестактных вопросах.

Она воткнула наушники, и сосед сделал второй заход:

— Что слушаешь?

— Софию Ротару.

Настя нажала на «Play», увеличила громкость и прикрыла глаза.

Немолодой рассудительный женский голос, предваряя птичью трель, объявил:

— Большая выпь.