Гиголашвили М. Иудея, I век 18+

Журнальный гид

Гиголашвили Михаил Георгиевич — писатель, художник. Родился в 1954 году в Тбилиси. Окончил филологический факультет и аспирантуру Тбилисского государственного университета. Кандидат филологических наук, автор исследований творчества Ф.М. Достоевского: автор монографии «Рассказчики Достоевского» (1991). Автор романов «Толмач» (2003), «Чёртово колесо» (2009), «Захват Московии» (2012), «Тайный год» (2017)  и др. Лауреат премии «Большая книга» (2010; за роман «Чёртово колесо»), лауреат «Русской премии» (2017; за роман «Тайный год»). Преподает русский язык в университете земли Саар в Саарбюккене (Германия).

Гиголашвили М. Иудея, I век: Роман-апокриф / М. Гиголашвили // Дружба народов. – 2020. - № 10. – С. 6 – 57.

Возможно ли написать что то новое о распятии Христа? Столько уже сказано, созданы романы и повести, рассказы и фильмы, но, самое главное, есть и документальные свидетельства апостолов, бывших рядом с Ним. Михаил Гиголашвили за основу сюжета взял историю написания Евангелия от Луки, и сделал это очень талантливо. Даже тот, кто выучил Библию наизусть, найдет чем заинтересоваться в этом романе. Для Гиголашвили главным становится не сама казнь, а истории людей, живших в этот отрезок времени.

Предлагаем вашему вниманию отрывок из романа «Иудея, I век»: 

Пыльной зимней ночью, когда ветер заметал песком каменные дороги, прибыли в Назарет римские глашатаи и хотели тотчас будить народ, но староста, юркий жилистый Рисай, упросил не тревожить жителей, обождать:

— А на рассвете я сам разошлю мальчишек по дворам.

Утром люди собрались у синагоги, где возле чахлых кедров их ждали римляне. Пришел, еле переставляя ноги, поеживаясь от холода, и пожилой плотник Йосеф, оставив пятнадцатилетнюю беременную жену Мирьям и детей на попечение тещи Рахили. Был он доброглаз, сизощек, грузен, ходил с трудом из-за болей в коленях. Хоть и поспешал, но явился к синагоге одним из последних, встал позади всех, отчего плохо слышал глашатаев.

Римляне, прокричав повеление кесаря всем иудеям идти в свой город на перепись, ускакали, прихватив бурдюки с вином и не отвечая на вопросы старосты Рисая, зачем делается эта перепись: из-за налогов, войны или новых сборов?

Безмолвные горожане разбрелись по домам. Время шло к завтраку, а им назаряне никогда не пренебрегали.

Йосеф решился подойти к Рисаю:

— Досточтимый, а жене тоже надо? Она на сносях! Жен тоже пишут?

Рисай сделал строгое лицо:

— Пусть она идет с тобой! Ты же из колена Давидова? Тогда твой город — Вифлеем. Иди туда! Приказ цезаря! Если она не пойдет, ребенок будет вне закона! — прибавил назидательно.

Йосеф прерывисто вздохнул, переложил палку в руках и заковылял прочь, а дома приказал жене собираться.

Мирьям рассердилась. Жаловалась на боли в пояснице, на тошноту, на головокружение. Йосеф, тряся подбородком и щуря подслеповатые глаза, зачастил:

— Надо — и все тут! Что я поделаю, если цезарь издал закон, а ты беременна? Caм Рисай приказал, а он уж знает, что к чему. Уймись! Если не пойдешь — ребенок будет рожден вне закона. Завтра надо идти в Вифлеем, там я записан!

В углу бормотала больная на голову Рахиль. На нее не то что детей, кошку оставить опасно. А дети разгулялись. В голоc плакал Иосия — у него резались зубы. Иуда и Симон дрались из-за глиняной свистульки. Иаков чем-то шуршал под лавкой.

Йосеф не выдержал, накричал на всех, хлопнул дверью, ушел на задний дворик к овцам, где находил успокоение от семейных ссор, коих в последнее время становилось все больше.

Но вскоре, услышав, как Мирьям просит воды, поспешил обратно. Жена тут же нашла другой повод не ехать:

— Детей не с кем оставить! Не бросишь же их одних? Твои дети, не мои! — не удержалась добавить с укором.

Йосеф вздохнул:

— Попросим Елисавету посидеть с ними?

Двоюродная сестра Мирьям, Елисавета, уже в преклонных годах, недавно родила первенца, жила недалеко, за четыре улицы.

Мирьям согласилась.

Но некого послать к Елисавете — бедность охватила дом холодным ободом. Пришлось тащиться самому.

С большой неохотой отправился Йосеф к Елисавете — он не хотел встречаться с ее мужем, законником Захарией, который и всегда-то был заносчив, а теперь вовсе загордился, после того как ангел в храме внушил ему, что его сын, Иоанн, будет пророком, а он, Захария, будет отцом пророка. «Как же он родится, когда Елисавета в летах весьма преклонна?» — осмелился возразить Захария и тут же получил от ангела наказание — немоту до рождения первенца. Когда же родился сын, Захария написал на дощечке: «Назвать Иоанном», — сразу обрел дар речи и первым делом изгнал всю родню, возражавшую против этого имени.

Ох, как не хотелось Йосефу никуда идти и тем более ехать! Но он был законопослушен и оттого маловолен, делал все, как велят власти. Да и вообще с людьми ему куда хуже, чем с досками у себя в мастерской, где он, среди запахов свежего дерева и клея, плотничал: строгал, пилил, сколачивал столы, лавки, орала, ярма, хотя трудиться с каждым годом становилось все тяжелее. 

Захария под деревом во дворе ел ягненка в сливовом соусе и принял Йосефа неприязненно (думал, что тот пришел занимать денег, как случалось нередко).
Но Йосеф не стал садиться к столу, куда его пригласили небрежным полупоклоном.

— Пусть ноги твои стоят на пути мира! Где Елисавета? Можно ее видеть?

Захария махнул рукой, и Йосеф прошел в дом.

Елисавета, растрепана и нахмурена, меняла пеленки младенцу и на просьбу Йосефа посидеть с детьми ответила отказом: она не может бросить своего ребенка, она сама больна, у нее колотье в боку и жар в голове:

— Зачем вам тащиться в Вифлеем?

Йосеф почесал затылок:

— Не слышала? Перепись. Каждому должно идти туда, где его племя и корни. Вифлеем — город Давидов, а я из череды Давидовой. А вы где пишетесь?

Подслеповатая Елисавета поправила простынку:

— Мы? Не знаю. Захария знает.

Йосеф попробовал упросить:

— Ты одна близкая родня. Кого, если не тебя, нам просить?

Но Елисавета отговаривалась своими болезнями и простудой сына.

— Значит, не можешь? Жаль! Когда ты была беременна, Мирьям три месяца у тебя жила, помогала! — не удержался Йосеф от укора.

Елисавета молча полезла в кошель, достала динарий:

— Вот, найми няньку! — Но Йосеф не принял такого вынужденного дара.

Захария сидел под деревом, ковырял в зубах. Вяло кивнул и даже не проводил до улицы. Смотрел каменным взглядом, что не удивило: когда было, чтобы законники благоволили к людям? А сейчас, после рождения первенца, Захария и вовсе возгордился до небес! Вот что властобесие творит с человеком…

Деваться некуда, пришлось оставить детей на старую Рахиль, хоть та ворчала, что ей неохота смотреть за последышами Йосефа:

— Своего рожайте — тогда буду смотреть! Мне других дел хватает!

Повозки добраться до Вифлеема не было. Пришлось рано утром снаряжать осла, сажать на него Мирьям, а мужу брести рядом, чтобы осел, хитрая бестия, не начал лягаться и не сбросил жену наземь.

Путь и далек, и утомителен. Мирьям то просилась слезть по нужде, то ее тошнило, то хотела отдохнуть. Она с трудом держалась на осле, а тот, недовольный тяжелой ношей, то и дело останавливался как вкопанный, сколько Йосеф ни понукал его, упрямого, двигать копытами дальше… 

На главной площади Вифлеема, в доме богача-саддукея Аммоса переписывали народ из округов. Толпа кипела. Людям приходилось ждать своей очереди войти в дом, к четырем столам с писарями. И все ради того, чтобы назвать имя, род, колено, место проживания, чем владеют, — и уйти восвояси.

Постоялые дворы переполнены. Не хватало еды и питья. Повсюду шныряли подозрительные люди. Бродили разносчики, предлагая размокшие под дождем лепешки. Водовозы гремели бадейками. Римские солдаты время от времени прочесывали толпу. Мужчины, издерганные мыслями об оставленных домах, полях, скотине, кричали на жен, а те, как наседки, громоздились вокруг площади на жухлой траве, кутались в тряпье от моросящего дождя и кормили чем попало сникших детей. Старики тихо возмущались безалаберностью властей, поминая слова пророков о конце света:

— А то зачем бы им переписывать нас? 

Усталые, продрогшие, голодные, Йосеф и Мирьям достигли наконец Вифлеема. Начали искать ночлег, но мест на постоялых дворах не было. Пришлось снять хлев у какого-то хитрого идумейца, сдавшего весь свой дом переписным пришельцам.

Они сложили пожитки, накормили осла и хотели было пойти, как Мирьям застонала. Судороги свели тело. Она осела: боль в животе пошла вниз, захватила пах и ноги. Она поняла:

— Началось! Если умру — сына Иешуа назови!

Йосеф волоком дотащил жену до соломы и выбежал за помощью.

Но хозяин-идумеец только осклабился, хлопнув его по плечу:

— Пусть рожает! На то она и баба! — Запахнул балахон и ушел в дом. Но потом все-таки бросил Йосефу пару чистых тряпок.

Протяжно замычала одна корова, другая, третья. И слилось это мычанье в громкий однотонный звук. Он перекрывал крики и стоны роженицы.

Йосеф принял младенца, завернул его в чалму, снятую с головы, положил в ясли — другого чистого места не было. Мирьям еле шевелилась, тихо стонала и просила пить. Он подал ей воды. Прислушался к писку младенца. Коровы не переставали мычать, сверху кричали гости хозяина, да волнами гудела толпа у дома богача Аммоса, где факиры, фигляры и фокусники развлекали толпу.

Он попытался на костерке разогреть взятую из дома еду, но каша подгорела.

Постирал пеленки в чане со старой прокисшей водой, Мирьям выбросила их: «Куда такую грязь?» — и Йосеф покорно сгреб тряпки в кучу.

Потом, заложив дверь посохом, устроился на снопах.

Под утро внезапно проснулся от неясного шебуршания — кто-то пытался войти внутрь! Он проковылял до двери, стал слушать. Дверь дергали. Йосеф испугался. Воры? Бунтовщики? Иудея полна опасного сброда — убивают римлян, подстрекают к бунту. А у него ничего, кроме посоха. Да и какой он воин?

Вот посох отскочил. В хлев ввалились люди. Вид их неряшлив, грязен, странен. Один — юнец, другой — старец, а третий — чернокожий в тюрбане.

— Что вам надо? Убирайтесь! — закричал на них Йосеф, испугавшись, как бы эти люди не сотворили чего-нибудь с Мирьям и сыном.

Но те подобострастно кланялись, твердя, что они пастухи, их сюда привела звезда, тут родился Спаситель мира, и у них есть дары для него.

Ничего не понимая, Йосеф разглядывал подарки: кусочек золота, комки пахучего ладана и благородной смирны. А пастухи вытягивали шеи, пытаясь разглядеть младенца. Но Йосеф дал каждому по ассарию, выпроводил прочь и стал думать, как завтра повезет Мирьям с младенцем на перепись, не то младенец окажется незаконным отщепенцем и трудно ему будет в жизни.