Михаил Шишкин. Письмовник

Угадай, где я сейчас? В ванной.
Помнишь, Царь Давид пришел в купальню и вдруг увидел, что он гол и нет ничего.
Вот и я голая, и нет ничего.
Лежу и наблюдаю за собственным пупом.
Какое чудесное занятие!
У тебя пупок узелком, я помню.
А у меня колечком.
У мамы тоже колечком.
Колечко в бесконечной цепочке. И получается, что я за него подвешена в этой цепи людей. Вернее, цепочка эта идет ведь дальше. И в обе стороны. И за нее все подвешено.
Так странно: вот это колечко у меня в животе и есть пуп земли. И та цепь, которая проходит через него, — это и есть ось Вселенной, вокруг которой дви­жется мироздание — вот сейчас со скоростью миллионов световых зим.
Нет, это он — гол и нет ничего. А у меня в одном только пупке все мирозда­ние от начала до конца!
Еще вспомнила, как у меня в детстве была ветрянка, все тело в прыщиках— и папа сказал:
— Смотри-ка, как вызвездило!
И я играла, что сыпь на животе—это созвездия, а пупок—луна. Через много лет увидела, что так изображали древние египтяне богиню неба Нут, заболевшую моей звездной ветрянкой.
А теперь вдруг так захотелось, чтобы под этот небосвод забрался наш с то­бой ребенок. Глупо? Рано?
Так приятно думать, что мы с тобой сидели в этой ванне — помнишь, ли­цом друг к другу, еле поместились. Я мыла моими волосами тебе ноги, как мо­чалкой. А потом ты взял мою ногу и укусил за пальцы, совсем как папа, он когда-то так делал мне маленькой, рычал и грозился:
— Я тебя сейчас съем!
И кусал мои пальцы на ногах. И мне было щекотно и страшно — вдруг и правда откусит!
А потом я забралась тебе за спину и просунула ноги у тебя под мышками вперед, и ты их мылил губкой, и тер пятки и между пальцами, и мне это все ужасно нравилось.
Мне так нравилось, как ты меня намыливал везде-везде!
Любимый мой, ну почему ты сейчас не здесь и не видишь, как переливается и блестит в воде у меня золотистая шерстка там...
Прости! Я дура.
Представляешь, между шестым и восьмым месяцем ребенок покрыт шер­стью, которая потом выпадает. В больнице нам показали такого ребенка после ранних родов — ужас!