Игорь Мощицкий «Под знаком Шумейкеров»

Начало кинокарьеры.

С Дмитрием Ивановичем я познакомился в 1992 году, запомнившимся стране началом жесткой шоковой терапия. В январе того года в НИИ, где я работал в должности ведущего инженера, объявили новые должностные оклады, и поначалу услышанные цифры впечатлили. Мой оклад составил 650 рублей, и номинально это было в три раза больше, чем я получал в декабре, еще при советской власти. Однако радовался я недолго, потому что жизнь подорожала в десятки раз. Правда, купить теперь можно было все, но не в магазинах, где полки еще оставались пустыми, а на стихийных уличных рынках, работавших под негласным надзором милиции. Из каких закромов и каким образом к спекулянтам попадали товары, а также кто устанавливал одинаковые для них всех безумные цены, тайна сия великая есть, не разгаданная до сих пор. К примеру, сигареты и папиросы, из-за дефицита которых в последние годы советской власти даже табачные бунты случались, теперь свободно продавались на каждом углу, но по единой устрашающей цене для каждой марки. Чтобы выкуривать, как я привык, две пачки болгарских сигарет в три дня, требовалось минимум 600 рублей в месяц, то есть практически вся зарплата, а у меня были жена и ребенок, их надо было как-то кормить. Впрочем, и шестиста рублей могло не хватить, потому что, где бы я ни оказался с сигаретой в зубах или без, непременно кто-то рядом произносил сакраментальное: «Сигаретой не поделитесь?» Как-то в те дни я навестил друга в больнице и пока шел по больничному коридору, пациенты, медсестры и санитарки выпросили у меня аж полпачки сигарет, а на обратном пути выпотрошили пачку до конца. Однажды, купив у пожилой спекулянтки пачку болгарских сигарет, к которым привык за много лет и которые вдруг стали отвратительными (говорили, что их по болгарской лицензии с недавних пор делали у нас), я не выдержал и буркнул:
— Совести у вас нет, от такой дороговизны может инфаркт хватить!
Тут же последовал веселый ответ спекулянтки:
— Вот и надо с вас драть, чтобы не курили, берегли здоровье.
«Экая благодетельница. Филантроп!» — подумал я тогда и вскоре действительно бросил курить без помощи врачей, лекарств и гипнотизеров — понял, что больше не имею на это права. Но ситуацию мой подвиг не спас. Мало того, что зарплата была безумно низкой, ее регулярно задерживали, а когда наконец выплачивали, на нее мало что можно было приобрести из-за дикой инфляции. В этих условиях многие мои коллеги бросили работу, требовавшую высокой квалификации, и ушли кто в примитивный бизнес типа купи-продай, а кто в охранники и сторожа. Те же, кто остались, жили за счет мужей, жен, родителей, кто чем был богат, или на случайные приработки. У моей жены родители жили на юге и, когда могли, присылали с проводниками поезда продуктовые посылки, в которые обычно укладывали пару баночек меда или замечательного варенья из инжира, банку домашних консервов и какие-нибудь плоды из своего сада - грушу или хурму в зависимости от сезона. Увы, после одного случая от услуг проводников пришлось отказаться. Мы с женой пришли встречать очередную посылку, и когда поезд остановился, у всех вагонов мгновенно выстроились очереди. Из вагонов показались проводники и стали громко называть фамилии, а когда кто-то отзывался, выносили из служебного купе посылку и вручали адресату. Проводники за такую услугу получали небольшую мзду — им чем больше посылок, тем выгоднее, но в тот раз посылок набралось необычно много, и процесс раздачи затянулся. Неожиданно возле вагона, где встали мы с женой, появился вокзальный милиционер и, оценив ситуацию, объявил:
— Передача посылок с проводниками запрещена. Всем, собравшимся у вагонов, немедленно разойтись. Повторяю...
Сейчас в связи с угрозой терроризма такой запрет действительно существует, но в то время ни о каких террористах на нашей территории еще и не слыхивали. Поэтому и проводник, и встречающие пребывали в уверенности, что призывы разойтись являлись самодеятельностью шустрого милиционера, вознамерившегося поживиться чужим добром. Между тем он все настойчивей и громче призывал разойтись, а наш проводник под его почти крик мужественно раздавал посылки людям, которые, хоть, и поеживались от мысли о применении к ним силы, расходиться с пустыми руками не собирались. В этой пугающей обстановке мы с женой, простояв минут пятнадцать, все-таки дождались своей очереди и, схватив посылку, помчались домой. Все, что мы в ней обнаружили, было очень даже кстати, потому что холодильник наш был пуст, но все же мы позвонили ее родителям и попросили впредь высылать посылки только почтой.

Услуги почты к тому времени резко подорожали, а почтовые посылки стали идти очень долго, и присылать скоропортящиеся продукты нам перестали, но переживать новые приключения с голодной милицией у нас желания не было. Все-таки какие-то посылки мы получали и радовались: они были небольшим, но подспорьем. Увы, папа и мама на юге имелись далеко не у всех, и у некоторых моих сотрудников начались голодные обмороки. Скорый конец света привиделся тогда многим без всякой кометы, и это не фигура речи. Мне известны случаи, когда здоровенные мужики, не найдя способа прокормить семью, впадали в депрессию и полное бездействие, а двое знакомых даже покончили с собой. Женщины, кстати, в тех обстоятельствах в безнадежную депрессию впадали реже, но многие из них своих мужчин пилили по полной программе, что порой и приводило к трагедиям. Я в депрессию не впал и мучительно искал способ заработать хоть какие-то деньги, но получалось не очень. Попробовал заниматься репетиторством, но быстро выяснилось отсутствие у меня педагогических талантов. Устроился грузчиком на овощную базу, но, проработав там целый день и пропитавшись запахом гнилых помидоров, получил слезы, а не гонорар, а на второй день сорвал спину. Хорошо помню, как однажды на подходе к метро увидел молодого, прилично одетого парня, просившего милостыню, и когда он взглянул на меня с надеждой, я подумал: «Эх, парень, не за того ты меня принял. Мне впору встать с тобой рядом и тоже заискивающе тянуть руки к прохожим». Но вот однажды, когда в очередной раз дома не было ни копейки, а подошло время платить за музыкальную школу сына-первоклассника (не бог весть какие деньги, но где-то их надо было найти), позвонила знакомая по веселой до перестроечной компании — девушка по имени Лена.

Еще недавно она училась в аспирантуре на кафедре математики Ленинградского университета, но бросила ее, потому что не на что стало жить, и ушла в рекламный бизнес. Лена сказала, что директор какой-то киностудии со звучным названием «Кадр» Дмитрий Иванович Коваленко ищет человека, способного написать сценарий рекламного видеоролика для очень солидного, но капризного заказчика.
— Гонорар — сто долларов, но имей в виду: этот заказчик уже дюжину сценариев отверг. Надежды, что ему понравится именно твой сценарий, мало, хотя — а вдруг!
Может, попытаешься?
Как человек, видевший доллары только в кино, я сильно удивился:
— Лена, а почему гонорар не в рублях? Ведь не в Штатах живем?
— Идиотский вопрос. Ты что, в магазины не ходишь, не видишь, что все дорожает в разы? Доллар, конечно, тоже дешевеет, но не с такой скоростью, как рубль. А за валютные операции уже давно не сажают. Может, ты не заметил: обменные пункты теперь за каждым углом, и граждане возле них в очередь выстраиваются. Так, определись, давать твой телефон Дмитрию Ивановичу?
На основной работе мне жалованье полгода уже не выплачивали, и слова о возможном гонораре звучали как музыка.
— А давай я сам ему позвоню, — попробовал я поторопить события, но у Лены был опыт в таких делах.
— Не надо. Солидней будет, если он тебе позвонит. Я сейчас же передам ему номер твоего телефона.
— А если он не позвонит?
— Не позвонит, значит, нашел кого-то другого. Но ты все-таки посиди дома хотя бы часик.
— Ладно, посижу, — согласился я и с грустью подумал, что зря Лена меня растревожила. Не будет директор целой киностудии с таким красивым названием предлагать сотрудничество неизвестно кому, то есть мне. И можно смело уходить из дома — не позвонит мне никакой Дмитрий Иванович ни через час, ни через два.
Но он все-таки позвонил и первым делом уточнил:
— Лена сказала, что вы драматург. Это так?
— Не совсем. Драматург живет на гонорары, а я все-таки в присутствие хожу. Правда, в последнее время всего три дня в неделю. Так руководство придумало, чтобы платить меньше, хотя все равно не платит. Говорит, деньги не поступают.
— Странно. Лена сказала, что ваш спектакль в самом Александринском театре идет.
— Это правда. На малой сцене.
— А на большую сцену никак?
— Собираются ставить меня в Москве. Но это когда еще будет, если будет вообще.
— Для кино писать не пробовали?
— Не приходилось.
— Жаль! — он ненадолго замолк и неожиданно спросил: — Как вы относитесь к израильскому кофе «Микадо»? Пробовали когда-нибудь?
— Даже не слышал о таком кофе, — удивился я вопросу.
— Я тоже не пробовал, но говорят, кофе хороший. Мне нужен сценарий рекламного ролика про этот кофе. Возьметесь?
Это было конкретное предложение, и я обрадовался:
— А что, можно попробовать.
— Типовые требования к сценарию рекламного видеоролика знаете?
— Догадываюсь. Видел их достаточно по телевизору. Но все же назовите.
— Действие видеоролика для экономии денег нужно вместить в один интерьер, и продолжительность ни в коем случае не должна превысить тридцать секунд, иначе ролик не возьмут ни на одном канале, кроме кабельного, а это совсем другая по численности аудитория и оплата другая. Остальное — дело вашей фантазии и таланта, но вы должны представить пять вариантов сценария. Оплата после заключения договора с заказчиком.
Просить, чтобы со мной заключили договор до начала работы, я не решился, потому что был никем и звали меня никак, а сказал только:
— Будут вам пять вариантов.
— Жду вашего звонка через три дня, — закончил нашу беседу Дмитрий Иванович.
Я повесил трубку и задумался: почему израильскому кофе не присвоили, скажем, какое-нибудь ветхозаветное имя из тех, что на слуху во всем мире, типа Аарон или Валтасар, а назвали «Микадо»? Посчитали, что так будет красиво? Хотели придать названию заманчивый восточный колорит? Из энциклопедии я узнал, что Микадо - древнейший, теперь уже неупотребляемый титул для обозначения светского верховного повелителя. Я вспомнил виденный еще в школе музыкальный трофейный фильм 1939 года. Там Микадо являлся в образе немолодого, но еще полного сил японского мужчины со значительным лицом, лысоватого, но с высоким узлом волос на затылке, державшихся с помощью, украшенной драгоценностями длиннющей заколки. Он был в золотистом кимоно, опоясанном несколько раз матерчатой лентой и короткой накидке под ее цвет. Тут же я представил его в пяти разных ипостасях: военным стратегом; победителем в японских единоборствах; философом; эстетом, ценителем прекрасного и, наконец, неутомимым любовником. Оставался чистый пустяк: оживить эти пять образов в коротеньких сценках. Я вспомнил про виртуальные сто долларов, и рука сама забегала по бумаге, а мне осталось только следить за расстановкой знаков препинания. Первым делом я взялся за Микадо любовника, и мне представилась дама средних лет, которая, полулежа на диване, пьет кофе и одновременно читает книгу «Любовные похождения Микадо». (Название книги, разумеется, должно мелькнуть во весь экран.) Вдруг вспышка, как в восточных сказках перед явлением джинна из кувшина, и перед дамой возникает Микадо.
— Вы кто? — пугается дама.
— Я Микадо, — отвечает Микадо, забирает у дамы чашку и садится рядом с ней на диван.
— Вы так любите кофе? — удивляется дама.
— Обожаю, особенно если оно носит мое имя, — отвечает Микадо и с удовольствием отхлебывает кофе.
— Странно. А в книге написано, что у вас другое увлечение.
Разочарованная дама показывает гостю обложку своей книги.
— Видите ли, я уже не в том возрасте, — объясняет Микадо. — Но теперь, когда я выпил столь замечательный кофе...
Микадо обнимает даму, и появляется надпись: «Кофе «Микадо» — вкус молодости!»
С Микадо-любовником было покончено, но вдохновение не покидало меня, и через пару часов еще четыре варианта сценария были на бумаге. Время было не очень позднее, и я собрался звонить Дмитрию Ивановичу, но подумал и решил не спешить — а вдруг он сочтет, что эта работа для меня слишком легкая, и мои виртуальные сто долларов превратятся в пятьдесят, а то и того меньше. Но ровно через три дня я победно сообщил ему по телефону, что работа готова.
— Отлично! Вышлите по почте, — распорядился он и продиктовал свой домашний адрес. — По прочтении обязательно отзвонюсь.
Я был разочарован. Мы же не виделись ни разу, и хотелось лично пообщаться с живым киношником, а главное, увидеть его восторженную реакцию на свои труды, другой не ждал. Но не выказав недовольства, я послушно вложил свой труд в конверт и бросил в почтовый ящик рядом с домом. Прошла неделя. Дмитрий Иванович не звонил, и появились тревожные мысли, типа вдруг он уже получил мои сто долларов и прогулял в каком-нибудь вновь открывшемся дорогом ресторане, ведь я понятия не имел, что он за человек. Тем более письменных обязательств у него передо мной не было, а развести лоха в наши дни — милое дело. Прошла еще неделя, и я не выдержал, позвонил сам.
— Я как раз собирался вам звонить. Поздравляю. Ваша работа настолько понравилась заказчику, что он решил реализовать все пять ваших вариантов, — деловито, без всяких эмоций в голосе обрадовал меня Дмитрий Иванович. — Мы сегодня закончили составлять смету и завтра повезем ее к нему на утверждение. Завтра или послезавтра ждите звонка.
Но ни завтра, ни послезавтра, ни через три дня звонка не последовало, и на четвертый день я снова позвонил Дмитрию Ивановичу.
— Увы, заказчик отказался от ваших сценариев. Чтобы достойно снять по ним видеоролики, необходима компьютерная графика, а оказалось, это для него дорого, — сообщил он опять без малейшей эмоции в голосе на этот раз неприятную весть, но не успел я расстроиться, как он предложил: — А вы не могли бы написать для нас сценарий представительского фильма?
Я понятия не имел, что такое представительский фильм, но скажи я нет, Дмитрий Иванович исчез бы для меня навсегда.
— Смогу. Только вначале надо бы встретиться, — ответил я, не задумываясь.
— Разумеется, — согласился Дмитрий Иванович. — Приезжайте ко мне завтра к пяти часам. Как раз и Кац подойдет.
Присутствие на нашей будущей встрече какого-то Каца меня не вдохновило. Кто знает, что от него ожидать? Но в назначенное время я отправился к Дмитрию Ивановичу на Петроградскую сторону, где он жил в очень красивом доме старинной постройки. Когда я вошел в его парадную, за моей спиной возник здоровенный дядька. Время было тревожное, и оставаться с незнакомым мужиком вдвоем на чужой пустой лестнице не очень хотелось — вдруг даст по голове, и что тогда? Преодолевая себя, я стал медленно подниматься, разглядывая номера квартир, и когда остановился у нужной двери, мужик остановился тоже. «Сейчас все и случится», — подумал я и торопливо нажал кнопку звонка, надеясь, что Дмитрий Иванович окажется обладателем атлетической внешности, и мужик испугается и убежит. Дверь распахнулась, и на пороге предстал невысокий плотненький, но не атлет человек с чересчур серьезными глазами для домашней обстановки. Это и был Дмитрий Иванович.
— Проходите, — сказал он, и я понял, что приглашение относилось также к мужику за моей спиной.
Через минуту мы втроем оказались в большой комнате, главными украшениями которой были громоздкий книжный шкаф, круглый обеденный стол и журнальный столик с разбросанными на нем бумагами и ручками.
— Знакомьтесь, — представил мужика Дмитрий Иванович, — Эдуард Константинович Кац, главный режиссер нашей студии.
Позже я узнал, что в свое время на «Леннаучфильме» Кац считался одним из ведущих режиссеров, а Дмитрий Иванович чуть ли не лучшим кинооператором страны.
Вместе они сделали больше 60 фильмов, причем любимой темой Каца всегда была публицистика. В первые постперестроечные годы он умудрился снять ставший знаменитый фильм «Плата за любовь» о бурной ночной жизни Петербурга, причем на время съемок к нему и съемочной группе даже приставили охрану. Когда появилась возможность, Кац приватизировал на «Леннаучфильме» целый этаж и основал свою киностудию, директором которой стал Дмитрий Иванович. Теперь Кац мог снимать, что хотел, и его дебютом как свободного режиссера стал фильм на давно волновавшую его тему «О христианской демократии». Но чтобы снимать подобные фильмы, нужны были деньги, и он добывал их, изготавливая рекламные видеоролики и представительские фильмы. В этой его деятельности мне и предстояло принять участие.
— Слышал, о вас, слышал. Дмитрий Иванович очень хорошо отзывался, — благожелательно улыбнулся мне Кац, когда мы втроем уселись за журнальный столик. — А еще он сказал, что у вас инженерное образование.
— Это так, — подтвердил я.
— Отлично. Надеюсь, вы сможете нам помочь. Дело вот в чем. В городе существует очень известная и, я бы даже сказал, знаменитая фирма «Научные приборы». Вы наверняка о ней слышали. Ведь так? — вопросительно взглянул на меня Кац.
— Увы, ничего не слышал, — ответил я и почему-то подумал, что фирма эта знаменита только в воображении Каца.
— Жаль, что вы о ней не слышали. Там разрабатывают и изготавливают высокоточные приборы на уровне лучших зарубежных аналогов и продают по демпинговым ценам, от чего эти приборы пользуются успехом на мировых рынках, — кратко объяснил Кац и перешел к главному: — Чтобы расширить число клиентов, фирма заказала нам представительский фильм о своем новом приборе, и возникла идея пригласить не профессионального сценариста, обученного во ВГИКе писать на любые темы, толком ни в какой не разобравшись, а инженера, владеющего пером. Мы уже начали искать подходящую кандидатуру, и вдруг возникли вы. Что скажете?
Я стал объяснять, что являюсь технологом и в процессе работы мне не надо вникать в устройство приборов, которыми пользуюсь, это другая специальность.
— Но разобраться в их устройстве сможете, если потребуется? — перебил меня Кац. — Вы же в отличие от нас с Дмитрием Ивановичем изучали физику, высшую математику, другие науки мудреные.
— Ну да, изучал. Разберусь, — торопливо подтвердил я, понимая, что долго уговаривать меня не будут. — Вы хоть образец сценария дайте. Я все-таки ВГИК не заканчивал.
— Дима, у тебя дома есть какой-нибудь сценарий? — обернулся Кац к Дмитрию Ивановичу.
— Только про экспедицию «Мамонт».
— Давай сюда.
Дмитрий Иванович нашел на журнальном столике несколько отпечатанных на пишущей машинке листков и протянул мне. Я прочитал заголовок: «Экспедиция «Мамонт». Сценарий кинофильма». С новой строки текст: «Север. Пурга. Завывание ветра.

Очень крупноснежные вихри. Имитация северного сияния». Далее крупным шрифтом следовал, как я понял, дикторский текст, который должен был звучать одновременно с описанной картинкой: «Слоновой кости сейчас немного. Африканские и индийские слоны на грани полного истребления. Поэтому охота на гигантов фауны жарких стран запрещена, несмотря на то, что люди не хотят расставаться с изделиями из слоновой кости. Но при чем здесь север?» Затем описание следующей картинки мелким шрифтом: «По одной из северных рек несется катер с экспедицией на борту. Проплывают берега. Взлетают полярные птицы — кайры, чайки, утки. Старый ненец в национальной одежде показывает рукой на берег. Силуэты чумов на фоне неба. Огромное северное солнце красноватого цвета. На его фоне пасущиеся олени». А следом крупным шрифтом снова дикторский текст: «Там, где сейчас вечная мерзлота, тундра, миллионы лет назад бродили бесчисленные стада прародителей современных слонов — огромные волосатые мамонты».

— Дома почитаете. Мы вам дадим этот сценарий с собой, — оторвал меня Кац от интересного чтения. — А сейчас скажите: сможете вы завтра подъехать на фирму к десяти часам?
— Подъеду.
— Отлично. Вот адрес, — заключил Кац и записал его на листке крупным размашистым почерком. — Встретитесь там с Дмитрием Ивановичем у проходной.
На следующий день ровно в десять часов мы с Дмитрием Ивановичем уже были в кабинете сравнительно молодого и, как мне показалось, делового директора фирмы, которому я был представлен как опытнейший сценарист «Леннаучфильма», после чего Дмитрий Иванович отбыл по своим делам, а меня повели в какую-то лабораторию.

Там два молодых кандидата наук в костюмах и при галстуках, одетых по случаю приезда к ним киношника, то есть меня, с ходу начали объяснять устройство прибора, ради которого меня к ним и привели. Прибор предназначался для определения гранулометрического состава сыпучих материалов при производстве цемента, керамики, полупроводников и много чего еще, при этом был прост в обращении, в общем, чудо, а не прибор, во что я с радостью поверил, да только не мог понять, как он устроен.

Мои собеседники терпеливо пытались мне это втолковать, писали формулы и чертили схемы, но дело продвигалось медленно. С каждой минутой я понимал все меньше, и часа через два чувствовал себя не лучше Д’Артаньяна со знаменитой иллюстрации к «Трем мушкетерам», где тот с тоской взирает на Арамиса, ведущего богословскую беседу с какими-то монахами, а внизу подпись: «Д’Артаньян чувствовал, что тупеет».

Один из кандидатов наук, не замечая моего состояния, ткнул указкой в прибор.
— Через это сопло подается аргон-газ, — сообщил он.
— Какой оргазм? — переспросил я и посмотрел на него затуманенным взглядом. Оба кандидата наук расхохотались минут на пять, после чего дело пошло веселей, и к концу рабочего дня я все-таки сумел отметить в своем блокноте все, чем примечателен этот замечательный прибор. А вечером мне позвонил Кац и спросил:
— Скажите, когда они сказали, подается аргон-газ, вам действительно послышалось слово «оргазм», или вы пошутили?
— Конечно, пошутил, — удивился я вопросу.
— Ну, вы и произвели впечатление, — засмеялся Кац. — Они потом долго восхищались: «Во киношник сказал!»
Однако в сценарии, должны были фигурировать еще и цеха, где изготавливались

комплектующие узлы для прибора, и не все на фирме были готовы восхищаться моими репликами — кое-где меня встречали с откровенной враждебностью, мол, ходят тут всякие, глупые вопросы задают, от работы отвлекают. А начальник одного из цехов заявил:
— Зачем снимать фильм, когда я про этот прибор уже давно все снял.
Позже я не поленился и спросил у сопровождавшего меня инженера:
— Он действительно снял нужный вам фильм? Зачем же тогда нас позвали?
— Действительно снял что-то дрожащими руками и вообразил, что получился шедевр, — засмеялся сопровождающий. — Не обращайте внимания на его слова.
Через неделю сценарий был написан, и я поехал на встречу с Кацем и Дмитрием Ивановичем не без опаски услышать что-нибудь вроде: «Нет, милейший, так сценарии не пишут!» Но все прошло замечательно. Первым мой от руки написанный сценарий прочел Кац и протянул его Дмитрию Ивановичу со словами, которые ну очень пришлись мне по душе.
— Дима! Ты посмотри, какая работа!
Дмитрий Иванович быстро просмотрел сценарий и сделал неожиданное заключение:
— Слушай, Эдик! А давай мы попросим его написать сценарий для Карбюраторного завода.
— Давай попросим, — согласился Кац и обернулся ко мне: — Вы не против?
Я был не против, хотя понятия не имел, что такое карбюратор, поскольку никогда не интересовался автомобилями, и на следующее утро оказался на Карбюраторном заводе. Там, несмотря на солидный производственный опыт, я впервые увидел, как льется расплавленный металл, и остолбенел: красиво и страшно. Впрочем, красивых производственных пейзажей, словно специально предназначенных для съемки, на этом заводе оказалось немало. Особенно в одном из цехов меня впечатлила шеренга полуавтоматов, похожих на марсианских роботов, выплевывавших золотистого цвета детали с загадочным названием «жиклеры». Мне объяснили, что название это происходит от французского gicler — брызнуть и что детали эти предназначены для дозирования подачи топлива, но я понятия не имел, зачем его вообще нужно дозировать, однако записал в своем блокноте: «Жиклер — сердце карбюратора».

Через две недели согласованный с руководством завода сценарий я представил Кацу и Дмитрию Ивановичу. Они его одобрили, и я размечтался о новом представительском фильме, потому что работа тут строилась по нормальному житейскому принципу: сделал — получил. Но Дмитрий Иванович сделал неожиданное предложение. Он попросил написать сценарий ролика для знаменитейшей в те времена южноафриканской фирмы «Invite», наводнившей страну пакетиками с сухими соками. Тогда по ТВ с утра до поздней ночи демонстрировались многочисленные ролики, в которых греческие богини, индийские жрецы, знаменитые артисты и восторженно раскрывавшие пасть гиппопотамы прославляли волшебные свойства сухих соков мантрой: «Просто добавь воды!» Я понимал, что сочиняя ролики для фирмы с мировым именем, вступаю в конкурентную борьбу с легионами более удачливых и талантливых соперников, но все же минимальная надежда на успех была, и она оправдалась.