Смирнов С. Юность Тараса
Отрывок из романа «Юность Тараса»:
ГнатКречеток обгорел насмерть во время страшного, в сухую бурю, степного пожара — внезапно настиг его стремительный огненный вихрь, крутанул огнем и дальше полетел, оставив жестоко опаленное тело.
...Схоронили сыны-братья своего отца, погоревали в нужную козачью меру, не трогая голосившую мать, а потом просторно вздохнули и широко развели плечи. Добрые были братья, хозяйство им делить не нужно было, оба давно разошлись по своим пристрастиям.
Старший, Андрий, — тот знатным конником и пчельником в едином лице стал. И кони у него по степи роились диким табунам на зависть, и пчелы роились такими тучами, что хоть против крымских татар сторожевым войском выставляй. Носился Андрий на своем рыжем Сухаре от пасеки до пасеки, приуроченным к особым местам в степи и в плавнях. Дедов-пасечников на ульи сажал, опытных до колдовства. В медовой науке он превзошел отца. Мед Андриев стали называть «атаманским», а самого Андрия низовые прозвали уважительно «гетьманом-зимовником».
Средний, Иван, со старшим только по праздникам и обнимался. Он в такие знатные рыбари вышел, что его знали уж как «осетров есаула». Повело Ивана на рыбу с отрочества — с того случая, что уж в песни дидовы вошел про то, «как малый отрок сома-атамана поборол». Было так. Вытащил покойный Гнат здорового сома, вдарил его веслом — и хитрый сом битым прикинулся, пример якобы. И пока Гнат другим береговым делом занялся, сом возьми да кинься в свою родную стихию. Да не тут-то было! Младший о ту пору сын Гната, Иван, — ростом с сома, коли того на хвост поставить, — кинулся на ушлую рыбину, обхватил ее руками и ногами да и мыркнул вместе с ней в Базавлук-то!
Отец, ахнув, кинулся на помощь — да куда там! Канул сын в глубокую сомовую муть. Понырял Гнат, поплескался, покричал благим матом, поругался, что старшего не взял на реку... потом перекрестился, уже стоя по пояс в воде: «Бог дал, Бог и взял».
Вдруг будто отрыгнул близкий затон, и глядь — на карачках выбирается в густые побережные заросли его сын, а одной рукой из последних сил тянет за собой корягу... Кинулся к нему отец, вытянул сына, а тот смерть как тяжел, водой харкает, а корягу не отпускает... Поскользнулся, повалился на спину Гнат — и вот лежит на нем живой его сын, дышит с клёкотом, а рядом лежит и сом, еще силясь хрупать корягу, на которой зацеплен, как на большом кукане.
— Да как же ты его, сынку? — спросил отец, когда отдышались наконец оба, а сом ослабел жабрами шевелить.
— Не знамо, батько, как, — просипел отрок, еще не набравшись сил своему подвигу прибаску дать. — Дно щупал — оттолкнуться, когда невмочь станет, а коряжку нащупал — доброе копье, подумал...
Теперь Иван в плавнях осетров пас и иных растил в силу и стать жеребцов, прежде чем на берег их пригласить.
И вот ныне собрались как-то братья на общую трапезу, что не часто выдавалось, ибо женатые давно были оба и по делам своим не вместе ходили. Думали младшего дозваться, да поди найди его хоть бы и в ближайших степных просторах... И пришли братья за трапезой к общему верному разумению, что надо младшего полублаженного Тараса на Сечь сплавить: может, там какая польза найдется его невиданной и ненужной в мирной жизни зоркости; может, старые и мудрые козаки, низовые характерства знающие, как-нибудь избавят его от замираний, с родимчиком схожих, разве без судорог... А заодно не будет он более маячить перед хозяйственными братьями искусом не нужной им воли.
Мать уговорить да уломать взялся самый умный, старший Андрий:
— Мамо, сгинет Тарас в степи один. Хоть и шустрый. От одного татарина уйдет, от другого... Так ведь быявий он у нас — самый дорогой ясырь на невольничьем рынке. На такого целый загон татары учинят не поленятся... А тогда страх один — такого быявого херувимчика тотчас оскопи-ти — ив султанский дворец, в эвнухи. Тогда, мамо, уж ни слез твоих, ни молитв не хватит отвести Тараску от мук невиданных. На Сечи Тараске самое место. Еще удивит всех нас.
Мать поплакала и затихла.
Самого Тараса братьям уговаривать не пришлось.
— Добре, — только и кивнул он. — Кажуть, красиво на Ci4i.
Славные братья у Тараса, таких еще поискать надо: собрали молодшему все самое лучшее, дабы гордо, ярко и ладно понес он на Сечь достоинство рода Кречетков. Дабы издали видно было — богаты и крепки Кречетки все, от старшего до последыша.
— Советов тебе давать не будем, — сказал напоследок Тарасу мудрый Андрий. — Степь не хуже нашего знаешь, а на Сечи мы с братом и не живали. Но один совет дам. Горилкой не упиваться не скажу, потому как то говорить тебе что коню втолковывать сусликов не жевать. Но скажу: помалу все же пей, а то как бы не подумали ватажники, что засланный ты разведывать силу Сечи. От немцев ли каких, или же от самого папы римского.
— Добре, — кротко кивнул Тарас.
Споткнулись только на жеребце. Андрий присмотрел из объезженных для брата ладного, крепкого, горячего да мягкоуздого жеребчика прямо глянцевой вороной масти — как в зерцало ему в круп смотрись!
— Благодарствую, брате, только я к Серке своей присиделся, на ней останусь, — тихо сказал Тарас.
— Тьфу, пропасть! — мотнул чубом Андрий. — Да тебя ж не примут с такой кобылкой на Сечи... Скажут, «на сивой собаке от Кречетков приехал». Не позорь нас!
— Уж все же лучше я на Серке, — отнюдь не канюча, повторил Тарас.
— Не позорь наш род, брате! — отозвался эхом Андрия с другой стороны Иван.
— Добре! — только и кивнул Тарас.
— Провожать тебя не поедем, а то еще скажут ватажники, что малого за ручку тащили, от сусликов охраняли, — добавил мудрый Андрий. — Да ты все дороги лучше нашего видишь и знаешь.
Прощались по-братски и по-христиански — коротко и крепко. Только мать еще повисела на сыне теплой и недолгой обузой, намочив слезами его новый жупан...
Уехал Тарас... А на закате вернулся вороной жеребчик, как был, оседланный.
— Тьфу, пропасть! — только и махнул рукой Андрий.
— Может, с Тараской случилось что? — обеспокоился Иван, еще не ушедший в свои плавни.
Иван, в отличие от мудрого, но не имевшего гибельного опыта старшего брата, знал, что такое кануть и смерти в глаза посмотреть.
Но мудрость старшего брата свое взяла.
— Кабы не улизнул Тараска от засады какой, так и конь бы с богатой уздечкой не вернулся бы. Да и что с Тараской может случиться? А случилось бы — так его борив1тер вмиг бы здесь оказался и звал бы теперь на помощь. Все небо давно бы тут над нами прокикал...