Манойло Е. Отец смотрит на Запад 16+
Журнальный гид
Екатерина родилась в 1988 году в городе Орске Оренбургской области. Заканчивает шестой курс Литературного института имени А.М. Горького. Участница 11-го Форума молодых писателей в Липках, лауреат международного конкурса эссе «Славянский мир». Публиковалась в «Литературной газете» и «Новом мире». Рассказы печатались в коллективных сборниках. Живёт в Москве.
Манойло Е. Отец смотрит на Запад : Роман / Екатерина Манойло // Новый мир. – 2022. - № 5/6.
Екатерина Манойло стала абсолютной победительницей шестого сезона премии «Лицей», заняв с романом «Отец смотрит на Запад» первое место в номинации «Проза» и получив специальную номинацию Rideró «Выбор книжных блогеров».
Первая крупная вещь молодой писательницы написана в добротной манере и может сравниться с книгой Гузель Яхиной «Зулейха открывает глаза». Социальная проза о судьбе девочки наполовину русской, наполовину казашки, живущей в маленьком городке на границе с Казахстаном. Героиня не оставит равнодушным никого, и даже вызовет слезы не только на глазах женской аудитории. Хотя написана без сантиментов и желания разжалобить.
Предлагаем вашему вниманию отрывок из романа:
Будь что будет, подумала взрослая Катя, и подхватив рюкзак, вышла из дома, в котором выросла. Во дворе с наслаждением вдохнула свежий и уже прогретый воздух и егозой выскочила, забыв, как в детстве закрыть за собой калитку. Дорогой на неё наплывали звуки, ради которых она раньше притормаживала и лезла за плеером, чтобы записать. Теперь было не до них.
В поезде Катя успокоилась и даже улыбнулась. Буду хорошей девочкой, расскажу о себе, о замечательной поселковой школе, как взяли в театральный кружок и как меня ценят в кинокомпании, где работаю звукорежиссёром. Как целый день вожусь со звукорядом, сначала записываю, а потом без конца улучшаю.
Размышления прервала низенькая круглая старушка. Она вперевалку шла по проходу, пропихивая впереди себя сумку на колёсиках, из которой торчали кульки с жареными каштанами.
— Перекусить не хочешь, миленькая? — спросила круглая бабушка добрым голосом. — Сто рублей всего.
— А у меня нет денег…— не соврала Катя, вспомнив, что не сняла наличные.
— А ты мне на карту брось. Я продвинутая бабушка. А як же в наше время без карточки! — старушка распахнула ветровку и на полной груди, плавно переходящей в живот, заблестел бэйдж с заламинированными цифрами.
Катя улыбнулась и открыла приложение на телефоне. Сначала завибрировал её мобильник, затем приглушенно, будто урчание в желудке, забухтело за пазухой старушки.
— Кушай на здоровье, доченька. — Старушка наклонилась к сумке и тут же, как неваляшка выпрямилась с кульком каштанов в руке. — Ты не замёрзла? На улице ветер, а у тебя кофточка вон на рыбьем меху.
Катя пожала плечами, как будто её уже здесь не было, и уткнулась в телефон. В круглой низенькой старушке, как ни странно, было что-то от статной Ирины Рудольфовны, хотя скорее всего Кате хотелось так думать.
За окном потянулись смутно, но всё же знакомые холмистые пейзажи. Маленькие дома с ветхими заборами, кое-где над крылечками висели самодельные вывески с трафаретными «Продуктами» и «Промтоварами». На глаза постоянно попадались дети, все какие-то рослые, румяные, на высоких, будто кони, великах. А редкие взрослые выглядели, наоборот, щуплыми и низенькими, словно из них высасывала жизнь ребятня.
Время от времени поезд огибал пастбища, усыпанные пятнышками, которые скорее всего были коровами. Раз Катя увидела конский табун. Лошади, услышав металлический грохот, опускали головы к земле. Казалось, что гривы их растут из травы. Оставалось смотреть только на их мощные рыжие и чёрные спины.
Блёклая извилистая река тянулась наперегонки с поездом и убаюкивала пассажиров. Рано утром, ещё до восхода солнца, Катя открыла глаза, села и сразу приникла к окну. Она помнила, что в детстве точно так же проснувшись ни свет ни заря, впервые в жизни увидела густой и зловещий туман. Дежавю, подумала она. Туман за годы как будто тоже заматерел и стал гуще и страшнее. Он облепил все вагонные окна, как будто нарочно не давая разглядеть местность, скрывая от сонных пассажиров приближение вокзала. Только когда проводница бодрым голосом предупредила, что они подъезжают, туман как будто смутился и резко отступил к реке.
Оставив на раскладном столике кулёк с нетронутыми каштанами, Катя вышла из вагона и тут же вспомнила колючую шерсть Ирочкиного свитера и ощутила «рыбий мех» собственного джемпера. Хлестнул холодный влажный ветер. Над крыльцом вокзала хлопнул мокрый флаг. В сырых древесных кронах поднялся шум и если бы Катя решила сымитировать этот звук, она бы записала, как полощут бельё в корыте.
Подворье отличалось от туристических церквей, рассыпанных по центру Москвы. Вместо громких соловьёв, глотки раздирали вороны. Вместо румяных старушек в разноцветных платках, что обычно как промоутеры зазывают отведать местную выпечку, у входа на монастырскую территорию сидел безногий нищий. Неужели тот же самый? От смоляных кудрей на черепе остались редкие седые волосины. Беззубый рот запал. Рука, протянутая за милостыней, тряслась. Монастырь снова показался тюремной зоной.
Постройки с облупленными стенами напоминали наспех сооружённые декорации исторического фильма. Катя легко могла представить здесь съёмочную группу с каким-нибудь Канарейкой в режиссёрском кресле. Говорят, он, как и Катя ушёл из театра в кино.
Нищий норовил ухватить за штанину. Катя отшатнулась от безногого и быстро зашагала к белоснежному храму с одинокой колокольней. Казалось, купол сделан из маленьких стальных пластин, как на доспехах византийских воинов. Катя вспомнила золотой куполок церкви-вагончика, похожий на новогоднюю игрушку и снова как в детстве подумала, что мать может и не так счастлива в этом монастыре, похожем на тюрьму.
Мелкие светлые камни, затоптанные богомольцами отлетали от белой подошвы Катиных кроссовок. Почти бесшумно. У входа в храм стояла женщина с бородавками, рассыпанными по лицу словно катышки теста, и улыбалась гостье. Катя остановилась, перекрестилась неуверенной рукой и спросила, где ей найти Наину. Женщина сказала, что, наверное, в пекарне и велела следовать за ней. Из-под её платка змеёй выскочила тугая коса цвета сухого бадьяна.
Здание из толстого кирпича показалось Кате знакомым. Скрипнула низенькая дверца и маленькая женщина нырнула в подземелье. Пахнуло сдобой, жжёным сахаром и специями. Так пахло в квартире Абатовых до того, как мать выбрала бога. Катя потянула дверь на себя, и оказалась лицом к лицу с молоденькой послушницей, которая ласково улыбнулась и отступила, впустив Катю внутрь.
— Матушка за вами послала, — сказала послушница и засеменила к другой двери, ведущей видимо в сам цех. — Вы здесь подождите, она сейчас.
Минут через десять дверь снова распахнулась, в проёме показалась большая фигура в чёрной рясе, за которой следовало пять или шесть послушниц. Процессия выглядела так, словно кто-то перемешал шахматные фигуры из разных наборов и большая чёрная пешка возвышается над мелкими.
Наина оказалась большой и удивительно старой. Она как будто была старше Ирочки в её последние годы. Катя всматривалась в приближающееся лицо матери и искала родные черты.
— Здравствуй, Катерина, — внушительно произнесла Наина и сложила руки на выпирающем животе. Складкой крупного рта и особенно круглым твёрдым подбородком она живо напомнила Ирочку.
— Привет, мам, — спокойно ответила Катя и подумала, как давно она не произносила этого слова. — Ты как?
— Как видишь, я теперь матушка. Монашеское имя моё Агафья.
— Угу, — Катя посмотрела на руки матери и заметила след от кольца, того самого с красным камнем, что мать носила в молодости. Будто она сняла подарок отца только недавно. В груди кольнуло: предала забыла.
— Тебя зачем господь привёл сюда?
— Отец умер. — Катя всмотрелась в лицо матери. Почувствует ли она что-нибудь?
— Как говорила его сестра, и я впервые с ней согласна, человек — сегодня человек, а завтра земля. — Наина буднично перекрестилась. — Упокой господи его душу. Пойдём поговорим, раз приехала.
Матушка уселась на скамью и шумно вздохнула, расправив припудренные мукой, рукава рясы. Катя опустилась рядом. Она планировала сразу перейти к делу, но вместо этого спросила с детской обидой:
— Почему ты тогда не вышла к нам?
— Вера моя ещё не настолько крепка была. Боялась, что увижу вас, и обратно к богу не вернусь. — пробормотала как заученную молитву Наина. — А я ему обещала.
— А мне ты ничего не обещала? — горько спросила Катя.
— Ты не ссориться приехала, наверное, — холодно ответила Наина и глаза её, обращённые куда-то мимо дочери стали чуть бледнее.
Катя прерывисто вздохнула и сбивчиво рассказала о квартире, делая акцент на бюрократических препонах и сложных отношениях с Аманбеке. Наина слушала молча.
— В общем, либо я вступаю в право наследства, либо тебе придется воевать с Аманбеке и Тулином.
— Ты ведь не будешь для бога все эти документы оформлять? — Печально спросила Наина.
— Нет, — ответила Катя, с наслаждением наблюдая за смятением матери.
— Грешно не отдать это всё богу, но не менее грешно ехать в посёлок. Нет. Не хочу мараться, больше не хочу, забирай. Подпишу и забудем.
По тому, с каким почтением все провожали матушку к нотариусу, Катя поняла, что Наину в монастыре любят. Даже местный водитель, которого Катя заприметила ещё на входе, когда он громко возмущался ценами на бензин, теперь говорил вполголоса и склонял голову к плечу, на манер преданного пса.
Настроение у Кати было переменчивое. Когда Наина вспоминала, как счастливо они жили, Катя внимательно слушала, но не узнавала себя в этих картинках прошлого. Да и женщина из рассказов матушки не была похожа на ту мать, что помнила Катя. На деспотичную, пропадающую целыми днями в церкви мать. А когда Наина говорила о монастырской пекарне, её глаза загорались, словно только тесто имело значение. Катя не выдерживала такого соперничества и чувствовала, как её разум мутится липкой обидой.
Нотариальная контора находилась недалеко от монастыря и представляла собой душное помещение с заклеенными ещё с зимы, окнами. Из коридора к посетителям энергично выскакивала и уводила за собой в кабинет молодая женщина с агрессивными чёрными бровями в брючном костюме цвета пыли. Когда очередь дошла до Кати, нотариус мгновенно подметила холодок между женщинами и брови её вдруг успокоились.
Когда она спрашивала по доброй ли воле матушка Агафья отказывается от права на собственность, голос её был тихим, слова будто ступали на цыпочках.
Наина поставила размашистую, совсем как у Ирочки, подпись. Будто перечёркивала прошлое. Катя подумала, что это последний раз, когда она видит мать. Наверное, та только что вычеркнула её из своей христианской жизни. Убирая подписанные документы в рюкзак, Катя наткнулась на холодный пластик диктофона. Решила держать его в руки незаметно. Включила запись.
— Послушай, Катерина. Ты должна меня понять, — начала Наина, как только они вновь оказались на свежем воздухе.
— Должна? — Катя вздохнула.
— У тебя много вопросов, я понимаю. У меня тоже было много вопросов, и к матери, и к отцу, и к богу.
— Насколько я знаю, Ирочка тебя не бросала, ты сама убежала.
Матушка приподняла руку и из-под рясы на пухлом запястье неожиданно сверкнули изящные часы.
— Боишься, что тесто без тебя убежит?
— А если завтра меня не станет и всё, что у тебя будет — это воспоминания об этом дне… — начала Наина. — Только этот наш с тобой разговор.
— Спасибо за квартиру, мам. Это очень мне поможет. Я поеду туда, привезти тебе что-нибудь? — Катя сверлила мать глазами Серикбая. — Может, наше детское фото с Маратиком? Или мои дошкольные рисунки, ты же хранила их наверное?
— Спасибо, Катерина. Мне ничего не нужно.
Катя стиснула зубы. Женщины снова уселись в белую монастырскую Волгу. Водитель плавно, как будто даже ласково нажал на газ.
— Вы отвезёте меня на вокзал? — Спросила Катя.
— Конечно. — Наина сделала паузу. — Ты всё ещё увлекаешься звукозаписью? Ирочка писала, что у тебя талант.
— Да, увлекаюсь, — язвительно ответила Катя, подумав, что её профессию уже нельзя считать хобби. — Ирочка во всём меня поддерживала.
— У нас есть замечательные хористки, я бы хотела записать их. — сказала Наина и лицо её озарилось улыбкой. — Можно тебя попросить о помощи?
Катя кивнула, ревниво нахмурив брови, но вслух ничего не сказала.
— Тебе обязательно надо их послушать. Как ангелы поют. Разве что Светочка… — Наина задумчиво нахмурилась.
— Что?
— Светочка — хористка, голос у неё слишком звонкий. Плохо для хора. Слишком выделяется. — Наина, видимо отвыкшая от длительных поездок, тяжело задышала.
Катя отвернулась к окну, усталость последних двух дней навалилась на неё в полную силу и захотелось плакать.
— А глаза у тебя папины, — тихо сказала Наина. — Надо же. Глазки-уголёчки. Гриша, ты высади меня у монастыря, — обратилась она к водителю. — А девочку отвези на вокзал.
Гриша энергично кивнул. Наина коснулась тёплой рукой колена дочери.
— Посмотри на меня, Катерина.
Катя медленно повернулась к матери.
— Я тебя люблю. Господь — свидетель. — сказала Наина, ласково заглядывая Кате в глаза.
— Ты всех любишь, — равнодушно ответила Катя и остановила запись на диктофоне.