Антипова Е. С колокольни город маленький 16+
Журнальный гид
Елена Алексеевна Антипова филолог – фольклорист. Победитель конкурсов Ассоциации союзов писателей и издателей «Мир литературы. Новое поколение» и «Мастерские молодым писателям. Нижний Новгород» (2022). Участник литературных фестивалей и конкурсов. Работает в сфере интернет – рекламы. Живет в Нижнем Новгороде.
Антипова Е. «С колокольни город маленький» : Повесть // Звезда. – 2023. - № 1. – С. 40 – 138.
Первое произведение талантливой писательницы, опубликованное в художественном журнале.
Впечатления детства, отрочества, юности плотно сплетены в одном небольшом, но емком произведении. Миша и Рома познакомились маленькими детьми, благодаря странным обстоятельствам. Вместе играли, гуляли, ходили в школу, - дружба, как им казалась, была прочной и навсегда. Но Рома неожиданно погибает, и Михаил пытается выяснить причину, потому что не доверяет основной версии следствия. Особенно удались автору описания деревенских жителей, их характеров и судеб.
Предлагаем вашему вниманию отрывок из повести:
В тот день, когда в деревне появился Ромка, трава рядом с домом тети Гали доросла почти до самого моего подбородка. Деда косил ее в июне, это позапрошлый месяц, в ямочке перед мизинчиком. Маленький красный мячик из пахучей резины закатился куда-то к забору, не отыскать. Когда я наконец нашел его, взглянул на соседку, сидевшую на деревянной скамейке, почувствовал — случилось необыкновенное.
— Кто это к вам приехал? Вроде не Линкин ребеночек-то, большой уже, сам ходит.
Только увидел, как через дорогу за широкой дедовой спиной закрылась калитка, а кто вошел вместе с ним, не разглядел. Мухтар лает не по-доброму. Чужие? Мячик сам выпал из рук, покатился к дороге. Держась за поясницу, тетя Галя поплелась за ним, шелестя по высокой осоке подолом цветастого халата. Нагнулась, раздувая красные щеки, подняла: раздавят еще или потеряется.
Бежал быстро, как мог. Через весь соседский палисад, через дорогу, к переставшей уже колыхаться на смазанных петлях калитке дедова дома. Толкнул ее плечом. Жарко. Взобрался на ступеньки крыльца, со всей силы потянул железную ручку тяжеленной двери, чуть не упал, встревожив Мухтара под яблоней. Ввалился во двор, заморгал, стараясь разогнать темноту. Скинул тапочки. Еще две ступеньки и еще одна дверь. Распахнул ее настежь. Лимонная шторка колыхнулась от сквозняка, коснулась лица. Отодвинул ее рукой, вбежал в сени, замер за печкой: не заругают, если прямо в кухню войти? Обычно бабушка сразу зовет, а сейчас стоит у окна в глубине горницы, разговаривает с кем-то тихо-тихо. С чужими?
На порожке кухни маленькие белые сандалики с круглыми дырочками. Такие Маше из города привезли, хоть она еще в пеленках. Тетя Лина говорит: «Подрастет, носить будет». Только эти старые, пыльные. Пахнет странно. Когда ездили на поезде уши лечить в больницу, там так же пахло. Бабушка прокашлялась, заговорила напевно:
Ну да, Серафима, земля ей пухом. Ее дом так пустой и стоит. Ключ у — председателя, наверное. Сейчас Матвей сходит до клуба, спросит. Иди, чего стоишь? — И тише уже: — Как мальчика зовут?
—Рома, — ответила какая-то тетя.
—Ромка, сколько тебе годиков? — продолжала спрашивать бабушка.
—Молчит. Не стесняйся, скажи «пять», — произнесла незнакомка жестко.
Там точно ребенок! Рома — значит, мальчик. Тетя Галя мяч пинать не умеет, скучно играть с ней. В сад только в сентябре, долго ждать, до самой осени. Посмотреть бы на него, на мальчика, хоть краешком.
Мишуся! Ты тут как? — Деда вышел из-за печки и чуть не споткнулся — сослепу. Пригнулся под притолокой, смотрит из-под густых бровей, шепчет: — Если нагулялся, иди в дальнюю, посиди там, не мешайся под ногами. — Губы вперед вытянул, как будто сердится, а сам панаму забыл надеть: торопился или задумался. Дверь за ним мягко шаркнула войлочной набивкой по косяку.
Я осмелел, прошагал на цыпочках до самого входа в кухню, замер. Ромку не разглядеть, но тетеньку видно стало. Совсем не как мама: длинная, тонкая, в розовом платке и темной юбке до пят. Солнце из окна напротив светит и волосы, выбившиеся из-под косынки, золотятся. На улице вон какая жара, а у нее на плечах платок. Спиной стоит, лица не видно. Бабушка напротив нее, оперлась на стол, заполненный пустыми банками из-под молока. Не увидит? Зажмурился на всякий случай.
Мишка, иди сюда! — Не удалось спрятаться, заметила. Боязно идти, но — теперь уже не сбежать. Пробовал раз, но бабушка догнала. У нее ноги длинные, разгонится, схватит сухими ладонями за плечи. Нет, не уйти. Скрипя половицами, вошел и сразу же наткнулся на острый, любопытный взгляд мальчика Ромки. Вроде бы не совсем маленький, но ужас какой худой. Белая маечка висит на косточках, шортики синие. Мама в таких бы не разрешила на улицу идти, только дома, где никто не видит. Таких бабушка называет «дохлик-задохлик». Как длинненький жучок-щелкунчик, и глаза в пол-лица.
Вот, Миша, это Ромочка, он тебя младше на годок. Будете вместе с ним играть. Идите, покидайте мячик. Где он?
—Забегал глазами по углам. Потерял? Развернулся к двери всем туловищем, вытянул руку — там!
—Ну вот, идите погуляйте. Там Галя сидит, она посмотрит за вами.
—Сейчас, Вера Степановна, я его обую. — Женщина поставила наконец на — пол огромный коричневый чемодан, рванулась к мальчику, сидящему в самом углу на табурете.
Я сам. — Рома стек вниз, потерял равновесие, завалился вперед, — вытянул тонкие ручки, оперся на ладошки. Поднимаясь, ухватился за беленый печной бок, замарал пальчики.
Он вообще самостоятельный у меня. Иди поиграй с мальчиком.
—Миша! За ручку, за ручку его возьми. И косыночку надень! Жара сегодня, как посередь лета.
За ручку? Вот еще! А косынки только девчонки носят! Ничего не сказал, а то ведь силой наденет. Вышел в прихожую, остановился, глядя на сандалики. Ромка присел на порог, вытянул свои насекомьи ноги, не расстегивая, стал натягивать обувку поверх сложенных в гармошку гольфов. Получилось на удивление ловко и быстро. Вместе вышли во двор.
А коровы тут есть?
—Да, две, Ночка и Зорька. Но сейчас они ушли. Потом будут.
—Куда ушли?
—Гуляют. Их деда заберет вечером. Тебе нравятся коровы?
—Не знаю. Просто интересно. Они тучные.
—Чего?
—Ну, тучные. Мама читала книгу, там тучные коровы были.
—Не знаю, надо спросить у бабушки.
—Долго шли вдвоем по улице. Разомлевшая от солнца старая тетя Галя прошамкала беззубо:
Миша, куда убежал? Мячик-то забыл. А это кто тут у нас?
Ромка хотел спрятаться у меня за спиной. Он и за березкой бы затерялся, прозрачный такой, но уже слишком близко подошли. Придется ответить.
Это Рома. Мы теперь будем вместе играть.
Гома? Хома? Мишка! Ты когда научишься букву «р» выговаривать? Трактор в поле «тыр-тыр-тыр», — залилась обидным хохотом.
—Рома я! — гнусаво, но четко рыкнул мальчишка. Ухватил меня за рукав, потянул:
— Пойдем.
Перед домом бабули скошено, мяч не убежит, разве что в крапиву, но до нее и не добросишь. А у папиного гаража, недостроенного, вообще все вытоптано. Катали резиновый шарик по жестким пенькам осоки. Ромка слабый, еле бегает, заваливается постоянно, как неваляшка. На холодильнике такая игрушка стоит в сенях. Типа снеговика, только красный, и щеки — большие яркие кружочки. Бабушка играть не дает: «Разобьешь, а потом плакать будешь». Ромка не похож на снеговика, но шатается так же от любого толчка. Страшно сломать.
Деда идет. Быстро шагает по дороге. Ему вслед открываются калитки соседских домов. Деревня чувствует, когда чужие приходят. Деда не отвечает на молчаливо вопрошающие взгляды, а если кто спрашивает, рубит коротко: «Потом!» Домой идет.
Вот уже совсем близко, видно, как на солнце блестит лысая непокрытая голова. Потрепал меня по волосам спешно, но ласково: «Не шали!» Стукнул дверью. Глухо загудел из распахнутого окна его голос:
Вера! Ключи-то я взял. Но в доме шалман, как Мамай прошел, и крыша — дырявая, что твое сито. Не управимся за сегодня. А пока там жить нельзя. Думай, где им ночь спать. Завтра к вечеру, глядишь, сделаем, а сегодня никак нельзя.
А не надо искать ничего. Уложим мальчика с Мишкой в дальней, — Евгения Павловна ляжет на Линкину, а мы с тобой на Иркину. Давайте тогда, Женя, несите свои чемоданы в большую комнату, располагайтесь. Я сейчас наскоро обед приготовлю, а то все чай да чай. Ребенок-то голодный.
Зашумело, задвигалось в кухне, стихло. Деда вернулся во двор, завозился в сарайчике с инструментами. Выложил на траву метелки, тряпки, два ведра. Собрал в кучу, вышел за калитку, нагруженный добром. Попроситься бы с ним. Возьмет?
А чего нет? Вера! Я мальчишек заберу, пусть поглядят.
—Куда? А обед? — ответила форточка.
—Я пока просто скарб снести для уборки. К обеду будем. Пойдемте, Мишуся.
—Стараясь поспевать за размашистым дедовым шагом, побежал смотреть дом бабы Серафимы.
Тетя Галя привстала было, но тут же опустилось обратно, на нагретую солнцем лавочку, тяжело ей. Дядя Гена, возившийся с мотоциклом, отвлекся, уставился на нас сквозь сетку своего забора. Папа говорил, что ему эта сетка нравится. И что в ней хорошего?
Когда проходили мимо дома Гурьяновых, никого почему-то не увидели, а так хотелось показать Ромке, какая толпа народу живет в этом обросшем пристройками строении. Уже и не видно его, изначального, за летними верандами, гаражом и прилипшим сбоку вторым домом для семьи сына бабы Мани.
Ромка не поспевает, дышит тяжело, не умеет ходить быстро. Деда остановился, перехватил ведро, веники под мышку переложил. Дальше пошли. Далеко еще, в самый конец улицы.
Домик старенький, почти без забора, окна заплаканные, в разводах. Подошел к завалинке, сковырнул чешуйки синей краски. Отлетели, как яичная скорлупка. В серых досках много маленьких дырочек.
Что это?
—Осы или какие-то жуки прогрызли. Шут их знает!
—Как-то сразу вокруг зажужжало не по-доброму. Неужто в доме осы живут?
Нет, никого там нет. Что им там жрать-то?
Ведра с тряпочками улеглись в густых зарослях у крыльца. Если бы деда не протоптал тропку, не пробраться бы ко входу. Открыли дверь, из избы пахнуло сыростью и гнилыми деревяшками, как из старого пня в лесу. Порог высокий, лишь бы Ромка не навернулся через него. Пум. Свалился все-таки. Но не заревел, встал, потер коленку, поднялся в сени.
Ребятишки, не снимайте обувку. Тут сперва вымести надо.
Темно от заляпанных окошек и растущей снаружи травы. Какой-то куст дорос прямо до крыши. Сирень. Деда распахнул настежь прилипшие друг к другу рамы. Страшный звук, как будто дрова рубят. Скрип и хруст. В избе стало светло и пыльно.